Герд Фукс - Час ноль

— Ведь это же срам, — сказало женщина, — Неужели тебе не стыдно?

А когда Ханна глянула на нее со скрытым упрямством, та просто влепила ей затрещину.

Очевидно, это был единственный способ научить ее уму-разуму, потому что, когда в следующий раз отец снова захотел сунуть ей письмо, она наотрез отказалась.

Она ждала какого-нибудь знака от матери. Но та сидела к ней спиной и молчала. Ее отец давно уже разорвал свою связь. Он тоже выжидал. Но Гертруда Баум молчала. И тогда Ханна очистила свой угол в конторе и переселилась назад в свою комнату, а потом начались их поездки с отцом.

Ханна была уверена, что мать ей этого никогда не забудет. И всегда брала отца под защиту. Теперь она спрашивала себя — почему. Почему именно он вызывал в ней сочувствие и понимание? Почему не мать?

Ханна снова увиделась с Кранцем. И как-то вечером, когда к ней зашел Хаупт, она рассказала ему об этом.

Хаупт уставился на нее, как в тот день, когда она положила на стол пачку американских сигарет.

— Ну и что?

— Ну и ничего, — ответила она.

Ханна вдруг поняла, что ей неловко ходить к Хаупту. Каждый раз, нажимая на кнопку звонка, она осознавала, что она, дочь экспедитора Баума, ходит к сыну заместителя директора Хаупта. Теперь она часто бывала угрюма, не то чтобы у нее было плохое настроение, но постоянно была рассеянна и чем-то недовольна. Она видела, что это пугает Хаупта, но побороть свое настроение не могла.

Однажды вечером Хаупт позвонил к ней, дверь ему отворила Лени. С таинственным видом повела она его в комнату Ханны. Постучала и впустила его в комнату. Ханна, стоя посреди комнаты, медленно поднимала вверх руки.

На ней было черное платье. Простое черное платье, спадающее до пола. Длинные, до локтей, перчатки тоже были черные. Итак, всего лишь черное платье. Но назначение этого платья было вовсе не в том, чтобы прикрывать тело той, на кого оно было надето. Хотя кое-где оно и прикрывало. За исключением, правда, рук, плеч, шеи и части груди. За исключением затылка, части спины, особенно шеи и затылка. Во всем остальном, впрочем, платье прикрывало тело той, на кого оно было надето, но только для того, чтобы лучше подчеркнуть линию ее бедер, линию ног, талию, плоский живот, а при случае и колени.

Раскинув в стороны руки, запрокинув голову, Ханна начала медленно кружиться на одном месте. Из-под подола виднелись вышитые блестками шелковые туфли.

Хаупт глотнул воздух.

— Бог мой, — только и сказал он.

— Карден [57] Карден, Пьер — известный французский модельер. , — объявила Ханна, обнимая его.

Хаупт был в пальто, и рядом с жесткой грубой тканью Ханна ощущала себя удивительно легкой, нежной и хрупкой. Обнаженной. Нет, не то чтобы обнаженной. А почти обнаженной.

— Откуда оно у тебя?

— Секрет.

— Да скажи же.

— Мне захотелось надеть на себя что-нибудь особенное.

— Но это же у нас невозможно.

Она нашла клад. Роясь в складских помещениях, она извлекла на свет божий искореженную дверь, два сломанных стула и столешницу, а когда сдвинула в сторону умывальник и множество пустых канистр из-под масла, то под гниющими матрацами и старой ветошью проступили очертания трех ящиков. Через полчаса она расчистила завалы вокруг и сбегала за молотком и долотом.

Все три ящика были адресованы некоей Кэтхен Либенайнер в Буххольц/Нордхайде. Отправителем всех трех был капитан Либенайнер, отель «Сентраль», Рю-де-Муфти, Париж. Дата отправления — 10 июня 1942 года. В экспедиторской фирме Баума в тот раз явно что-то не сработало.

«Милая моя овечка, — писал капитан Либенайнер. — Продолжаю отправку предметов снабжения. Как видишь, парижанкам есть что надеть. Но твой малыш тоже не промах. Вслед за этими ящиками прибудет скоро он сам, и тогда — там-та-ра-рам».

Чемодан из свиной кожи, чемодан из крокодиловой кожи, чемодан для тропиков. Когда Ханна открыла их, у нее зарябило в глазах от юбок, блузок, женского белья, вечерних платьев, шляпок, беретов, перчаток. Там были коробки с обувью и дамскими сумочками, коробочки с кольцами, ожерельями, часами. Она вытащила из чемоданов шубы и костюмы. На кухонном столе у нее громоздились лучшие вещи парижских модельеров. Но когда она начала примерять их на себя, она поняла, что ни в одном из этих платьев она не сможет показаться в деревне.

От лейтенанта Уорберга пришла открытка. Свободны ли они в среду вечером? Он собирается кое-что отпраздновать. В восемь, на «Почтовом дворе». Когда они пришли, столики были уже накрыты. Лейтенант Уорберг праздновал производство в капитаны и одновременно демобилизацию и отъезд из деревни. Шорш Эдер сам готовил все угощение. На дверях висела табличка: «Частное торжество».