Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя

— Во всяком случае, клянусь вам, я отнесся к ней с уважением.

— О!

У мамы был совершенно недоверчивый вид.

— Даю вам слово. Я предался лишь антропофагическому пороку. Да и то. Я вовсе ничего не ел. Только пил.

Затем добавил ровным голосом:

— Потом спрятал ее в бочку. Это все.

Мы молчаливо погрузились в свои мысли, что придало атмосфере некую грандиозность. Я даже почувствовала к нему некую симпатию, он был все-таки не злобным мерзавцем, а слабым, безвольным и импульсивным человеком. Джоэл — весь в него. Да, Джоэл. Кстати, Джоэл.

— Что мы можем сделать для Джоэла? — спросила я.

— Если его сцапают, — сказал папа, — он окажется в мерзком положении.

— Бедный Джоэл, — вздохнула мама и вновь принялась за вязание.

— Он ни за что не сможет доказать, что не убивал ее, — продолжал папа. — Акт вампиризма всегда вызывает негодование судей. Знаю по опыту. Значит, он получит по полной катушке, то есть смерть через повешение.

— Я бы никогда не подумала, что он так кончит, — сказала мама. — Ну, ничего, возьмем к себе миссис Килларни и Саломею.

— Посмотрим, — сказал папа. — Короче говоря, мы влипли в очень неприятное дело.

— А вдруг у него найдется алиби, — воскликнула я с надеждой в голосе.

— Тогда совсем хреново, — отозвался папа.

— Это почему? — спросила мама.

— Потому что тогда они вернутся сюда с обыском, а мне бы этого не хотелось, понимаешь?

— Понимаю, — посочувствовала мама.

22 апреля

Сегодня утром наша фамилия была пропечатана большими буквами в газете. Я думала, что это случится лишь после того, как я опубликую свой роман, через несколько лет. Нам есть чем гордиться! Я решила вырезать статью и отправить Мишелю Прелю. Папа громко прочел ее вслух. Теперь не оставалось никаких сомнений: у Джоэла дела плохи. К несчастью, когда его арестовывали, он еще вздумал защищаться. А еще в статье намекали на то, что он изготавливал пуговицы из человеческих костей; ну и посмеялись же мы: какие все-таки они тупые, эти журналисты.

Затем пришли соседи и соседки с комплиментами. Папа, конечно, спрятался. Радостная мама ораторствовала, наливала, плакала.

То и дело велосипедный почтальон привозил мне дружеские послания: в первую очередь от Богала, потом от Варнавы, Тимолеона, Пелагии, Игнатии, Аркадии и от многих других. Авель Мак-Адам писал:

Мисс, присутствие Вашей руки ощущается до сих пор и поддерживается каждые четверть часа воспоминанием о приятных минутах, проведенных рядом с Вами. Счастливые мгновения, сказал бы я, если бы не опасался истощения. Прошу Вас, мисс, принять уважительные заверения в моих растроганных чувствах. А.

Мистер Томас, садовый сторож:

Мисс, в величии преступления раскрывается жалость. Мисс, отныне Вы можете бесстрашно приходить в наши публичные сады, если туда Вас будет затягивать меланхолия. Я лично вызываюсь охранять доступ, дабы Ваша маленькая душа (бессмертная) находила там оптимальное утешение. Прошу Вас, мисс, не сомневаться в моем искреннем почтении. Ваш преданный слуга. Томас.

Post Scriptum: Мой сын Джон не может понять, куда исчезла ваша сестра Мэри.

Да, кстати, надо бы ее предупредить; в Гэлине она вряд ли читает газеты. Еще я получила телеграмму от Мишеля Преля:

Откровенно ошарашен и приятно удивлен Джоэлом. Точка. Целую. Мишель.

Какой он все-таки любезный. А еще пришла загадочная записка:

Поделом. М.

Я довольно долго не могла понять, кто ее отправил, и в конце концов решила, что Мэйв.

Под конец меня достали все эти соседи и соседки, и я вышла. Села на трамвай, затем пересадка. Вышла на остановке Кинг-стрит и пошла пешком. Прошла мимо одной казармы, трех больниц, одного дома призрения и двух сумасшедших домов, после чего прибыла к Ричмондской тюрьме и попросила разрешить мне свидание с Джоэлом. Старший надзиратель принял меня с большим почтением, но распоряжение было категоричным: я получила безапелляционный отказ, а вместе с ним, через посредничество надзирателя, поцелуй от администрации. Посредник предложил еще и разделить с ним его ложе. Но поскольку, с одной стороны, из всех поцелуев меня интересовали лишь те, которые телеграфировал Мишель Прель, а с другой стороны, я не чувствовала себя чрезмерно усталой, то с помощью бокового удара по адамову яблоку я дала понять старшему надзирателю, что ничто из предложенного меня не прельщает. Он проводил меня к выходу, оказывая знаки глубочайшего и несколько болезненного уважения.