Жоржи Амаду - Дона Флор и ее два мужа

бл

Тихо и плавно вращалась дона Флор в этих двух мирах: мире фармакологии и мире любительской музыки. Она снова стала одеваться очень элегантно, не желая быть хуже других в том избранном обществе, куда ее привело новое замужество.

Девушкой, когда дона Флор бывала в богатых домах, ее наряды неизменно отличались большим вкусом, и даже самые изящные женщины не могли с ней в этом соперничать.

Но тогда она вела другой образ жизни, у нее был другой круг друзей, другие запросы, другие обязанности. Теперь же она ходила к знакомым дамам на чашку чаю, наносила визиты, посещала репетиции оркестра и собрания Общества фармакологов. И когда дона Флор отправлялась по своим светским делам, изысканно одетая, грациозно покачивая бедрами, соседки только ахали. Она немножко располнела и в свои тридцать лет выглядела очень аппетитно.

– Хороша!… – шептал сеу Вивалдо, владелец похоронного бюро. – Налилась, округлилась… лакомый кусочек… Этот доктор ужинает по-королевски…

– Он и обращается с ней, как с королевой, ни в чем не отказывает, – подхватывала дона Динора, которая первая увидела доктора Теодоро в хрустальном шаре и потому считала своим долгом во всем его защищать. – Посмотрите, как он сложен!

Тут в разговор вмешивалась недавно поселившаяся по соседству дона Магнолия, та, что все время сидела у окна и глазела на мужчин.

– Он настоящий мужчина… Мне достаточно взглянуть, я сразу это вижу – сказывается богатая практика.

– Они очень подходят друг другу. Оба такие красивые и добрые, – подавала голос дона Амелия. – Встречали вы более удачный брак? Они просто созданы один для другого, а ведь столько времени прошло, пока они встретились…

– И как она настрадалась от первого мужа, этого чудовища, за которого так необдуманно вышла…

– Зато теперь по достоинству оценит доктора Теодоро… Может сделать сравнение…

Дона Флор никого не хотела сравнивать, она хотела жить так, как ей теперь жилось: достойно, тихо, без грубостей и скандалов. Почему ее не оставят в покое? Раньше ее жалели, теперь завидовали ее удачному замужеству, ее счастью.

Соседи внимательно следили за каждым шагом доны Флор: обсуждались ее наряды, ее знакомства в высшем обществе, новый образ ее жизни, ее визиты, прогулки и даже предстоящие выборы в правление Общества фармакологов. Но особенно много разговоров вызвал любительский оркестр. Эта животрепещущая тема встала на повестку дня после репетиции, которая состоялась в доме доны Флор.

Дискуссия началась с ученого спора, происшедшего между доктором Ивесом – поклонником оперы, и доной Гизой – любительницей классической музыки. Не осталась в стороне и дона Розилда, приехавшая к дочери в гости. Однако волнующая история, случившаяся с молодой Марилдой, придала теоретической дискуссии чрезвычайно острый характер, обнаружив различие между поколениями отцов и детей, между старым и новым (как выразились бы современные философы).

Дона Гиза категорически возражала доктору Ивесу, относившему к классической музыке (при полной поддержке доны Розилды) вальсы, военные марши и романсы. Для доны Гизы классической была лишь бессмертная музыка Генделя, Бетховена, Баха, Брамса, Шопена и еще нескольких выдающихся композиторов, чьи творения следовало слушать в торжественной тишине, в исполнении больших оркестров, под управлением дирижеров, прославившихся на весь мир. Не каждому дано понимать эти божественные звуки. В своем пуризме и крайней нетерпимости все остальное она считала мерзостью «для тех, у кого нет достаточного музыкального образования».

Впрочем, надо сказать, что это резкое слово дона Гиза никак не относила к народной музыке, считая ее выражением пылких и чистых чувств. Она ценила самбы, модиньи, лирические песенки и румбы, и частенько можно было услышать, как она, коверкая язык, с ужасным акцентом напевает модную самбу. Зато не переносила претенциозной музыки, невыразительной и пустой, созданной на потребу мещанам, глухим к красоте вдохновенных созданий великих композиторов. Что касается доны Гизы, то она не могла равнодушно слушать их произведения в хорошей записи, сидя в полумраке в гостиной немецких друзей; в такие вечера она неизменно получала глубокое эстетическое наслаждение (а также обильную выпивку и порцию новых анекдотов).

Доктора Ивеса возмущал самонадеянный тон американки. Значит, дорогая ученая дама, «Риголетто», «Севильский цирюльник», «Паяцы», «Гуарани» бессмертного Карлоса Гомеса, который прославил Бразилию за рубежом и заслужил повсюду бурные аплодисменты, не искусство? Если чудесные арии в исполнении баритонов, басов и сопрано не классическая музыка, то что же это тогда? И он принялся доказывать доне Гизе полную несостоятельность ее суждений, считая себя знатоком музыки (как, впрочем, и всего остального). Повысив голос, он с пафосом вопрошал: «Что может сравниться с хорошей опереттой вроде „Веселой вдовы“, „Принцессы долларов“ и „Графа Люксембурга“?