Жоржи Амаду - Дона Флор и ее два мужа

Однако дона Розилда была менее снисходительна к недостаткам своей дочери. На ее взгляд, Флор не умела использовать возможности, которые наконец перед ней открылись. Не стремилась занять видное место в обществе, прибегнуть к авторитету и обширным знакомствам мужа. Если бы дочь пошла в дону Розилду, она уже давно была бы принята в лучших домах Баии, вращалась бы в самом высшем обществе. Ее представили чете Тавейра Пирес, ей целовал руку миллионер Адриано, ей любезно улыбалась дона Имакулада, самая элегантная дама города, а что толку? Почему она не использует докторский титул мужа, его деловых и музыкальных связей?

Больше того, она продолжает давать уроки кулинарии, хотя это подрывает престиж мужа (еще подумают, что он ведет разгульную жизнь либо скряга), и остается в этом убогом доме, хотя могла бы переехать в более комфортабельный и в более приличный квартал.

Пусть дона Норма ее извинит, она никого не хочет обидеть, но теперь в их квартале, за очень редким исключением, живет один простой народ. Приличных дам можно перечесть по пальцам. Разве что жена аргентинца да дона Нанси, а остальные? Ехидная дона Розилда нахально уставилась на подругу дочери.

– Остальные – сброд…

Но самым ужасным был, конечно, квартал Рио-Вермельо, где жили ее сестра с зятем. Конец света, почти предместье, где мужчины – подумать только – по воскресеньям расхаживают по улицам в пижамах и шлепанцах. Дона Лаурита, жена доктора Луиса Энрике, отправившись навестить дону Литу, была шокирована этим неприличным променадом. В ее негодовании сквозило отвращение:

– Как можно жить в квартале, где даже богатые выглядят нищими…

Доктор Теодоро хотел, правда, переехать в другой дом, но Флор, этакая тупица, уперлась и ни за что не пожелала оставить свою дыру. Дона Розилда сокрушенно покачала головой.

Как-то утром дочь спросила ее:

– Мама, что это вам взбрело сказать Теодоро, будто я хочу переехать? Запомните раз и навсегда: мы оба вполне довольны нашим домом и не собираемся отсюда трогаться.

Забыв о хорошем тоне, дона Розилда презрительно сплюнула.

– Ну и живите в своем свинарнике…

– Я знаю, почему вы хотите, чтобы мы переехали: вы собираетесь поселиться у нас. Выкиньте это из головы! В гости можете приезжать когда угодно и на сколько угодно, но жить вместе с нами вы не будете. Хоть вы мне и мать, я буду откровенна: никто не сможет с вами и дня провести под одной крышей. Так что не надейтесь…

Дона Розилда пулей вылетела из комнаты, не дослушав дочь до конца. И напрасно, ибо дона Флор собиралась сообщить ей приятную новость, чтобы хоть немного смягчить свои слова. Пришлось подождать до отъезда матери, и уже на пристани дона Флор объявила, что каждый месяц будет давать ей немного денег на карманные расходы и благотворительность.

Опять провалился план доны Розилды поселиться у дочери: дона Флор не хотела этого, когда была вдовой, не захотела и сейчас, когда вышла замуж. Но если в первый раз дона Розилда обиделась и почти перестала поддерживать отношения с дочерью, то теперь она проглотила обиду – уж слишком казалась заманчивой новая жизнь дочери с приемами и светскими связями. Дона Розилда вернулась в Назарет, но ее кратковременные визиты к дочери заметно участились. Останавливаясь в Рио-Вермельо – на этих «вонючих задворках», – она с утра являлась к дочери, чтобы чесать язык с кумушками. Восьми – десяти дней для нее было достаточно, чтобы перессорить соседей, поругаться с сестрой, а потом снова отправиться в Назарет терзать сына и невестку. Теперь к многообразным занятиям доны Розилды прибавилось еще одно: она без устали рассказывала о светских знакомствах доны Флор, превозносила до небес зятя-доктора, его ум, богатство, красоту и даже его фагот. Повествуя о концертах любительского оркестра, она с безудержным восторгом ахала и восклицала:

– Вот это настоящая музыка!…

И подчеркивала изысканность программ, в которых имена Генделя, Легара и Штрауса стояли рядом с именами местных композиторов, малоизвестных за пределами Баии, но от этого не менее талантливых. Теперь дона Розилда от всей души презирала веселые самбы и песенки и называла их не иначе, как «гадостью». Это было тонкое противопоставление любительского оркестра, в котором играли доктор Венсеслау Пирес да Вейга, известный хирург, доктор Пиньо Педрейра, судья Адриано Пирес, владелец крупной торговой фирмы, имевший особняк, собственный автомобиль и супругу Имакуладу самого благородного происхождения, с лицом старой лошади и лорнетом, бродягам и мошенникам, горланящим под окнами серенады, всем этим пьяницам, забулдыгам и распутникам.