Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

«Молодой орел» — конечно, красиво, и он действительно будет лететь со скоростью, не уступающей орлиной, и не такой уж старый — то есть в принципе, можно о нем и так сказать, хотя, конечно, чувствуется в этой фразе некоторая ирония, а сегодняшнему настроению Евдокимова ирония никак не отвечала, потому что ирония — оружие и защита слабых, боящихся кинуть вызов противостоящим силам и вступить с ними в решительную борьбу.

Но, с другой стороны, ведь это она так говорит — лети, мол, дорогой мой, тебе ли, все перенесшему, юный мой взгляд тяжел. Оставим женщине ее природную слабость, пусть она так и говорит, как думает.

Или лучше ничего не говорит. Пусть будет ночь или поздний вечер (хватит у него сил, чтобы дождаться, даже если прилетит он утром), и она будет молча уступать его рукам, только приподнимая голову, чтобы разглядеть в полутьме, не сползло ли с Яшки одеяло.

И утром снова будет свидание с Яшкой, который вскочит, взлетит в своей кроватке, как пружина, с криком: «Ма-ма-а-а!» — и увидит обожаемого Волчишку, который через полчаса станет Буратиной, потому что за эти две недели Яшка приобрел огромное количество сведений и ему совершенно необходим бестолковый, ничего не соображающий деревянный слушатель.

Все будет, все есть и было прекрасно и замечательно. А всякие сомнения, страхи и предположения, а также проектирование разных многоугольных конструкций нужно оставить, выбросить, забыть. Потому что — что из того, что она не похожа на какую-нибудь шлюшку, которая показывает в постели чудеса акробатики? С такой, что ли, надежнее строить семейную жизнь?

Он заснул так же стремительно и неожиданно, как и жил всю эту ночь, и не слышал, как, проснувшись, опять загудел аэровокзал, не почувствовал, как сжалившийся парень переложил его в свое кресло. Потом объявили прибытие московского рейса; это он тоже не слышал.

Когда объявили посадку (а регистрации не было — вероятно, потому, что пассажиров и на один салон не набиралось), та самая дама, что сидела слева от него, разбудила его. Он садился в самолет в полусне, уже, чувствуя, что болит, словно в жесточайшее похмелье, голова.

Померкли плафоны, и зажужжало магнето (или как там у них эта штука называется?), раскручивая турбину. Мотор зачихал и завелся, и в салоне опять стало светло. Плафоны гасли еще раз, еще и еще, пока не заработали все четыре движка. Самолет качнулся и двинулся на полосу.

«Что я наделал!» — подумал Евдокимов, и в памяти его промелькнули события минувшей ночи, все его движения-перемещения, вспомнилось неизвестно откуда взявшееся настроение победителя и дурацкие рожденные им мысли и выводы. Да, тот человек мог все так просто решать, но ведь Евдокимов не тот, самозванец он в лучшем случае, а в худшем — беззастенчивый хвастун и болтун, вот что он такое, и права она тысячу раз, если наставляет ему рога с этим своим профессором и доктором наук, хорошо еще, что не с ассистентом или лаборантом — так хоть честь какая-то.

— Извините меня, — сказал он все той же даме, которая и здесь оказалась рядом. — Я, кажется, не очень правильно вел себя вчера вечером. Глупости какие-то говорил.

— Ничего, — откликнулась она охотно. — Я сразу поняла, что вы немножко навеселе. Конечно, ожидание, безделье — как тут не выпить? Все вы, мужчины, одинаковые.

— Нин! Нинка!

Было около пяти, жара спадала, но ветер утих и было еще душно. Окна, выходившие во двор, были закрыты занавесками, простынями, газетами, и двор казался вымершим.

Наташка рослая, кажущаяся старше своих шестнадцати лет, но еще по-детски круглолицая и нескладная, в выцветшем коротком сарафане — стояла одна посредине пустого двора и со злостью смотрела на окно в третьем этаже.

— Нинка! — опять крикнула она и погрозила окну кулаком.

Наконец занавеска в окне дрогнула, и мелькнуло чье-то лицо.

— Открой! — крикнула Наташка и побежала в парадное.

Нина встретила Наташку на лестнице перед дверью.

— Оглохла? — спросила Наташка. — Уши ватой заткнула?

— Мать дома. Я ждала, когда она на кухню уйдет. Она в магазин собирается.

Нина говорила почти шепотом и все время оглядывалась на неплотно прикрытую дверь.