Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

— Вот еще, — фыркнула Маргошка, — нужна ты ему!

— А я говорю: тихо! — поднялась уже совсем пьяненькая Лариса. — Налейте, сейчас все выпьем. Выпьем за плохие условия. Тогда все трутни подохнут, а мы останемся одни. Выпьем за то, чтобы у нас без них все хорошо получилось! Ура!

...Тетя Наташа уложила москвичек на полу, застелив комнату какими-то пальтушками и ватниками. Сразу запахло тавотом, бензином, но привередничать не приходилось.

Опять пошел дождь, и ветер швырял его горстями в окно.

Раньше чем после обеда завтра не нужно и собираться.

— Девочки, Лена там одна, — затянула в темноте свою волынку Лида, — и голодная, наверное.

— Сбегай, покорми, — посоветовала Лариса.

— У меня там еще пряники остались, — сказала Маргошка, — захвати, когда обратно побежишь.

— Она одна, ей там холодно, — стонала Лидка.

— А нам тепло? — спросила Маргошка.

Ей никто не ответил. Она помолчала, потом сказала:

— С усатым я ни разу не целовалась. Хорошо, а? Кто знает?

— Я знаю, — сказала Алла, — еще одно слово, и пойдешь прохладиться.

— Зануда ты все-таки, — сказала Тамара, — И что ты все командуешь?

Опять стало тихо. Только где-то далеко громыхало — не то движок работал, не то трактор все куда-то шел и не мог уйти.

— Надоели вы мне! — сказала вдруг Алла. — И когда это все кончится!

Ей никто не ответил.

«Китайцы в честь какого-то своего праздника набегали вокруг МГУ десять тысяч километров. С ума сойти! Тут бы до ближайшей станции добежать! — Юрка Ермаков крутится по скользкой, замерзшей грязи вокруг вагончика. — Конечно, китайцы психи, нормальному такое в голову не придет — бежать от Москвы до Пекина. Но не так уж им досталось — из тепленьких постелек в сухих кедах кружок по асфальту и под душ! И себе полезно, и капиталистов напугали».

Юрка крутится как белка на своей крошечной дистанции — шесть настоящих шагов, поворот — скользко, и руки дергаются, как на нитках, еще шесть шагов — и снова поворот, тут скорость не наберешь.

— Пятнадцать, — считает Юрка круги, — шестнадцать...

Бригада уже проснулась. У землянки пофыркивает «хозяйка» — полуторка, привезли хлеб. Противно взвизгивает «Беларусь». Какой-то дядя с утра пораньше ковыряется в моторе, и старичок визжит как резаный: взз-взз-взз. Комбайнеру какому-то не терпится. Учетчица Эмка причесывается на крыльце вагончика напротив. Она по-птичьи склонила голову и завесилась реденькой бахромкой волос, но и оттуда пялится своими рачьими глазами.

— Девятнадцать, — выдыхает Юрка.

«Теперь некогда смотреть по сторонам. Бешено звенит колокол — участники пошли последний круг. Весь стадион затаил дыхание. Только бы не упасть на повороте. Чем там размахивал Давид? Пращой, что ли? А праща — это сплошной крутящийся момент. Или как там, в технике?»

На повороте Юрку немножко заносит, он неловко переступает, но скорость уже вспыхнула, она выбрасывает его вперед, на сверкающий, нетронутый снег.

«Кто сказал, что спринтер должен быть мухачом? С этим Ушкиным, будь он даже порядочный человек, я бы рядом не стал. Зачем обижать маленьких? Пушинкой не выстрелишь. Стадион визжит от восторга. Атлет в белой майке и черном трико стремительно уходит от соперников. Посмотрите, как легко он бежит. Его ноги, как черные молнии, мелькают на белом снегу. Он даже позволяет себе обернуться и что-то кричит отставшим соперникам. Ничего я не кричу. Это я Ушкину язык показал. Только он так отстал, что и не видит ничего».

За Юркиной спиной, покачиваясь, отодвигаются вагончики, землянка с дымящей трубой, припорошенные комбайны, выстроенные в ряд, и тракторы, ставшие как попало у землянки. Все вместе это называется станом полевой бригады и занимает крошечный пятачок в бесконечной степи. Юрка еле заметной точкой ползет от истоптанного пятака, ноги его действительно довольно резво мелькают на белом фоне.

«А в общем-то китайцы правы. Нельзя бежать без конца — нужно придумать какую-то цель. Например, добежать до Пекина и каждый день складывать километры. А тут глазу не за что зацепиться, и сколько до станции — неизвестно. Стадион уже охрип, от визга... Последний рывок. Ленточка еще несколько шагов ползет по животу, цепляется за ноги. Пошире улыбнуться кинохронике, поприветствовать публику. Можно переходить на шаг.

Бой с тенью получается, если все время чувствуешь противника. Иначе только прыгаешь, как козел. Лучше представить, что кто-то держит „лапу“ и работать в нее. Это тоже не очень легко, бить точно. Виктор Степанович Огуренков, отец и наставник олимпийских чемпионов, сам редко надевает „лапу“. Обычно покажет что-нибудь и пошел гулять по залу, присматривается. Смотреть особенно не на что. Огуренков любит игровой, интеллектуальный, что ли, бокс. В нашей секции все интеллектуалы, а боксеров нет. Может, в центральной секции есть получше, а у нас, у гуманитариев, нету. Всестороннее развитие заставляет себя ждать. Мы для Огуренкова — несбывшиеся мечты, и поэтому „лапу“ обычно держит помощник с челочкой и злыми глазами, которые вспыхивают всякий раз, если бьешь неточно.