Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

— Побежишь! Я ботинки индийские достану, со скрипом!

— А рюкзак где? — спохватилась Алла, когда уже подошли к бане.

— О чем вы только думаете? Толик, сбегай, пожалуйста!

В бане было жарко и так дымно, что щипало глаза, полосы тянулись к маленькому окошку с огрызком стекла, потому что солнце все еще не зашло. Все то ли разомлели, то ли так устали, что не было сил раздеваться — сидели на лавке, и даже говорить не хотелось. Потрескивали угли в печи, где-то далеко играла музыка, истошная баба кричала на дороге: «Мань, Мань, Мань! Где ты ходишь, сука рогатая?»

— Как хотите, — сказала Тамарка, — но с грязными, я спать не лягу. А люстр тут, извините, не повесили.

Она нагнулась, подхватила подол, полезла, раскачиваясь, из сарафана. Грудь мешала ей выбраться, хотя она, схватив подол наперекрест, тянула его так, что где-то трещало.

— А я вот!.. — крикнула Маргошка, выскочив к печке, и дернула полы. Пуговицы проскакивали в петли одна за другой, только самая верхняя застряла, словно так было и задумано, и Маргошка гордо выставила маленькую острую грудку в белом атласном лифчике.

— Алле гоп! — скомандовала она себе и, повернувшись к девчонкам спиной, задвигала руками под сарафаном, и он лег ей между локтей, как хвост, прикрывая чуть переломленную поясницу. — Кто заплатит за большее?

Она опять повернулась, показывая смуглые, с вишенками сосков груди, повисшие над скорлупками опущенного лифчика.

— Делайте ваши ставки, господа!

Алка раздевалась спокойно и деловито, как работала. Расстегнула и стащила прилипшую к плечам кофту, спустила юбку. Потом, морщась, полезла за спину... А в это время Маргошка, облитая красным солнцем, все еще в сарафане и повисшем лифчике, приплясывала, прижав ладони к покачивавшимся бедрам.

— А-ва-ра-я, а-а-а! — раздался Толькин голос, и в окошке — осколок стекла он незаметно вытащил — показалась его макушка.

Маргошка рухнула, где стояла, Тамарка свела ноги, как клещи, обхватила себя руками, прикрывая грудь. Громче всех кричала Лариска, хотя сидела она в самом углу и видеть Толик ее никак не мог.

— Ну-ка! — спокойно сказала Алла, перешагивая через копошившуюся на полу Маргошку, и двинула тазом Тольке по макушке.

— Вы что? — обиделся он. — Я рюкзак принес!

— Негодяй! Хам! — кричала Лариска, она подскочила и застучала кулачками в таз, которым Алла закрыла окно.

— Возьмите свое барахло! — крикнул Толик под дверью. — А еще в институте учитесь!

— Хватит кричать! — сказала Тамара. — Будем мы сегодня мыться?

Она встала и пошла к печи — высокая, с плавными плечами, широкой спиной, перехваченной выше бедер как жгутом. Два белых полушария, заключенные в четкие рамки загара, светились, покачиваясь. Там, где начиналось белое, загар казался особенно темным, почти фиолетовым.

— Толик! — закричала на улице Лида. — Ты тоже мыться пришел? А я «Цинандали» купила и печенье. После бани чай будем пить.

— Нужны вы мне очень. Я лучше на молочную ферму поеду.

— Ты не уезжай! — кричала Лида. — Я «Цинандали» купила.

Алла откинула крючок и ждала. Лидка ворвалась красная и счастливая:

— Девочки!

— Подожди! — сказала Алла. — Кто тебе разрешил?

— Девочки, — заспешила Лидка, — я такое печенье купила! Я его еще с войны помню. Галеты называется!

— Зубы сломаешь! — буркнула Маргошка.

— А водки нет! — кричала Лида. — Продавщица сказала, что до конца уборки не будет.

Она, задрав руки, стягивала платье, но Алла вдруг дернула подол вниз.

— Ты чего? — спросила Лидка, высовываясь. — Я сейчас.

— Ты порядка не знаешь? — спросила Алла. — Ты не помнишь, что я тебе говорила? Чтобы питание было не дороже восьми рублей в день. А у тебя сколько выходит?

— Девочки! Что она пристает? Сами ведь едите. Разве я продукты в землю закапываю? А ты даже поросенка взять не разрешила. Сейчас бы уже какой вырос!

Лариска скинула наконец сарафан и, прикрываясь растопыренными пальцами, пробежала к лавке, села рядом с Тамаркой и плеснула из таза пригоршню на чуть заметные округлости. Тамарка, намылив на ладони что-то розовое, теперь осторожно касалась этим тяжелых грудей — сверху и снизу, словно боясь тронуть темно-коричневые припухлости, на которые сверху наползала пена.

— Девочки! — закричала вдруг Маргошка. Она даже мыться перестала, вскочила с намыленной головой. — Давайте выберем мисс Целину.

— Это в каком смысле? — не пропустила случай съехидничать Лариска.

— А в таком. Выбирают же мисс Европу, мисс Америку. А мы выберем мисс Целину — самую красивую, самую конфетку.