Анатолий Гладилин - Беспокойник

Тракторист ударил ее по лицу. Она рассеянно, близко на него посмотрела и попыталась улыбнуться. Но ее лицо уже ей не подчинялось. Тракторист скинул с себя полушубок, укрыл ее ноги и пошел с товарищем в клубящийся мрак.

Через час они вернулись на другом тракторе. Четыре месяца Римма лежала в больнице. Потом поступила в университет, на первый курс филфака, но на следующий год она заболела и перешла на заочное. Вот и все внешние события ее жизни. Немного для двадцати двух лет.

На улице грязный дождь. Мне надоело смотреть, как он трогает своими пальцами стекло, и я задернул занавеску.

Я лежу на диване, повернувшись к стене, и делаю вид, что сплю. Римма сидит за столом и читает вполголоса учебник. Это я ее просил читать вслух. Теория литературы очень усыпляет.

Я знаю, что каждое утро заводские гудки будят сумрачный Свердловск. Весь город идет на работу. Уходят соседи, тихо пьет чай и выскальзывает на цыпочках (чтоб меня не будить) Славка. Даже соседский сын Петька и тот бежит в школу, только я убиваю попусту время. Чтобы время убить, надо меньше думать. Для этого нельзя быть одному. А что будет дальше? Не прошло и двух недель, а я уже лезу на потолок.

— Римма, о чем вы думаете?

— В данную минуту о фабуле и сюжете.

— Прекрасно. А вообще о жизни? Что вы будете делать дальше? Вам нравятся эти фабулы и сюжеты?

— Нет.

Милое занятие! Свою злость я срываю на ней.

— Вы бросили один институт и бросите второй. Дальше что?

— Летом я думаю поехать в экспедицию на Саяны. Там подруга, она меня зовет.

— Кем в экспедицию? Что вы умеете делать? Фабулу и сюжет? Замерзать на тракторе? Вам двадцать два года. Чего вы достигли? Чего вы хотите? О чем мечтаете?

Она молчит. Я вскакиваю с дивана и хожу по комнате. Я рассказываю о своих товарищах, о себе. Я вспоминаю, с каким трудом мы всего добивались. Мы как проклятые сидели над учебниками. Мы читали в подлиннике нужную нам английскую литературу. Мы сутками пропадали в лабораториях. Я полгода спал по четыре часа в сутки. Я не успевал даже прочесть газету. Я объясняю ей, что ненамного ее старше, но, когда скоро я поеду на Север, полковники будут докладывать мне и спрашивать моего разрешения. Да, вот она видит сейчас меня бездельником! Но ведь это один месяц, один месяц за последние десять лет! А раньше мне всегда не хватало времени. И не будет хватать. Догадывается ли она, что я делаю и над чем работаю?

Я говорю очень долго и чувствую, что я говорю не для нее. Я говорю для себя. Я вспоминаю свои прежние заслуги. Я себя успокаиваю. И это противно.

— Ну а вы, Римма? Что у вас впереди? Выходите хоть замуж. Или не предлагали?

Естественно, задевает ее именно последняя фраза.

— Не думайте, что я такая. Это вы меня задавили своей эрудицией, остроумием, успехами. До вас я не сидела вечерами дома. Меня все время приглашали. Летом приезжал Семен. Приезжал специально жениться на мне.

— Ну?

— Ну, видите, я отказалась.

— Кто он, Семен?

— Хороший парень. Простой инженер.

— Ну и дура!

— Спасибо. Да я, знаете...

— Ну, похвастайтесь, похвастайтесь. Кстати, тот, кто пользуется действительным успехом, об этом не говорит.

Она молча смотрит на меня. У нее хорошие глаза. Я как-то раньше не обращал внимания. У нее, действительно, очень красивые глаза.

— Послушайте, — говорю я, — сегодня суббота. Проведите меня в университет. Я столько лет не бывал на обыкновенном студенческом вечере. Наверное, в субботу что-нибудь устраивается.

Перед концертом в зале сплошные перемещения. Все куда-то бегут, толкаются, смеются.

— Зайка, Марта, посмотрите на Римму! Поразитесь!

Римма тоже в этом круговороте. К ней подходят какие-то девушки, ребята. И она чем-то очень озабочена и очень весела. Ей надо что-то всем успеть сказать, и им надо.

На меня ноль внимания. Никто не смотрит.

Постепенно публика оседает на скамейки. Концерт. Маленький капустник про экзамены, общежитие, влюбленных.

Все это когда-то было. Восемь лет назад я участвовал в таких же капустниках. Те же самые хохмы. И так же, как и тогда, смеется зал.

Вот так, наверно, люди начинают ощущать старость. Считаешь себя молодым и вдруг убеждаешься, что ты все знаешь, что ты не понимаешь, вернее, прекрасно понимаешь, зачем эти юноши и девушки пришли сюда, но тебе, именно тебе, это совсем неинтересно. Ты все знаешь, ты все испытал. Ты сейчас можешь увести с собой самую красивую студентку. Ты опытнее и умнее всех мальчиков, что вьются около нее. Но когда ты будешь говорить с ней, когда ты будешь смеяться с ней и разбрасывать направо и налево остроты и очень крепко, уверенно вести ее в танце, вот в этот момент, когда студент Коля смотрит тебе вслед и кусает губы, — как отделаться от мысли, что это уже было, было, и не однажды?