Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж!

Затем мы, все так же поскальзываясь и спотыкаясь, вышли на балтийскую набережную. Несмотря на мороз, здесь шла бойкая торговля. Вдоль причала стояли большие шведские паромы — не такие высотные монстры, как наш, а старые пароходы, дымящие, как фабричные трубы. В гавань Сандвики проталкивались ледоколы, с громовым треском пробивая проходы для судов на другую сторону Суоменлинны. С одной стороны возвышалась лютеранская церковь, с другой — огромный луковичный купол православного собора. Вокруг него стояло множество грязных интуристовских автобусов. В храм входили и выходили люди, словно сошедшие с морских открыток, — мужчины в костюмах с медалями, женщины с обесцвеченными волосами. Мы тоже вошли внутрь, чтобы посмотреть на черных митрополитов, раскачивающих кадила священников, мерцающие свечи и верующих, целующих позолоченные иконы.

— Русские все еще идут? — спросил я.

— О да, — ответил один из издателей, — мы ждем их в любую минуту.

Зимние дни в Финляндии хороши, но коротки. Вскоре после полудня внезапно начало темнеть. А значит, мне пора было отправляться в известное писательское кафе на свидание с моим финским переводчиком. Мы вышли на площадь, находившуюся где-то неподалеку от моей гостиницы. Насколько я помню, кафе называлось «Космос». Едва приоткрыв тяжелую дверную портьеру (от чего в помещение сразу ворвался морозный пар), я понял, что пришел именно туда, куда шел. Все стены были увешаны гравюрами, литографиями и фотографиями героев финской литературы: Рунеберга, Топелиуса, Киви, великого Леннрота. В теплом и душном зале стоял шум, все столики были заняты. Мне вдруг пришло в голову, что я еще никогда не видел столько писателей сразу в одном месте (напомню — я был молод). А вот они передо мной, писатели всех сортов: мужского и женского пола, худые и толстые, молодые и старые, с высокими лбами интеллектуалов и срезанными лбами неандертальцев, хорошо одетые городские писатели и диковатые сельские писатели в меховых шубах. Здесь сидели писатели взрослые и детские, авторы исторических и биографических романов, творцы народных и литературных сказок, писатели-юмористы и создатели жутких готических романов. Реалисты и модернисты; приверженцы высокой литературы, отмеченные громкими премиями, и коммерческие авторы, добившиеся значительных прибылей. Поэты и драматурги. Романисты и журналисты. Объединяло всех этих авторов лишь одно: кафе «Космос» не было безалкогольным, и писатели дружно напивались.

Некоторые пьянствовали тихо, некоторые — шумно. Одни пребывали в адских пропастях отчаяния, другие — на блаженных вершинах эйфории. Какой-то нобелевский лауреат уже уронил голову в тарелку с супом. Знаменитый детский писатель исполнял сложное музыкальное произведение на пустых стаканах. И тут меня словно озарило. Писательская жизнь — путь, который я себе избрал, — состоит не только из свободного графика, изысканных наслаждений и лавровых венков. В ней нет вообще ничего интересного (увы, впоследствии я укрепился в этом убеждении). Это напряженная, одинокая и бесконечная борьба с неудачами, судьбой, невежеством, тщетностью усилий, опустошенностью, неуверенностью в себе и смертью. И неудивительно, что финские писатели чувствуют потребность иногда собраться вместе и поднять бокалы за дух творчества и товарищества. Неудивительно, что их головы тяжело клонятся под грузом мыслей. Впрочем, последнее могло иметь и другую причину. Все-таки они были финнами.

Но, как бы то ни было, добравшись до литературного центра Хельсинки, я тут же ощутил страстное желание присоединиться к ним. Я с радостью отыскал себе местечко среди прочих менестрелей, и вскоре мы уже пили вместе и рассказывали друг другу байки, как это частенько делают писатели. Причем почему-то никого из посетителей «Космоса» не волновало, что я рассказываю по-английски, а они по-фински. В тот вечер много было переговорено, хотя одному небу известно, о чем мы говорили. И наконец, ближе к ночи, появился мой переводчик — высокий, под два метра ростом, бородатый, в байковой рубашке — короче говоря, бродяга, только что вышедший из леса. Он сам писал стихи и пьесы, а еще он перевел на финский язык Джеймса Джойса. Он сказал, что мои тексты переводить гораздо проще, но что-то общее у нас все же есть. Хороший сюжет, хорошая проза, но не хватает лишь одного: духовной мощи. Ту же самую проблему он, между прочим, обнаружил и у Джойса. Это беда западных авторов — они не пропитаны духом великих русских: Пушкина, Гоголя, Достоевского, Белого. Настоящие романы есть только у русских: в них неистовство, крайности, страсть, мучения.