Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж!

Но посмотрите — мы уже в Гааге. Ветер с моря, мчащиеся по улицам экипажи, посольские особняки с широкими окнами, мрачные здания банков, деловитые лавочники, аккуратные благоустроенные бордели. Гаагские купцы торгуют с Индией, с Востоком и с балтийскими государствами, а дипломаты уныло сидят в своих квадратных особняках, и в глотках у них першит от прибрежных песков. Неудивительно, что, поджидая почтовую карету, доставившую в город нашего героя, князь Дмитрий не утерпел и выбежал встречать его на крыльцо. Рядом с ним стояла хорошенькая и умненькая немочка — жена, которую Философ подыскал князю. Темпераментом она, конечно, уступала знойной оперной диве, зато на общественной лестнице стояла гораздо выше актрисы. Посол и его супруга ввели Философа в дом и предложили ему все, чего только можно пожелать: удобную комнату, письменный стол, личного слугу, бутылочку голландской водки, отлично поднимающей настроение. Хотя сам князь хорошим настроением похвастаться никак не мог, в чем и признался откровенно за ужином тем же вечером. Он скучает по Парижу, скучает по своему другу и по прежним их развлечениям, а особенно по самому любимому: непрерывной охоте за произведениями искусства, которые Голицын посылал царице для пополнения ее собрания. Последняя жалоба удивила Философа — он резонно заметил, что именно здесь, во фламандских землях, были написаны многие из картин, скупавшихся ими в Париже.

Предположим, признал посол. Но со времени переезда в Голландию ничего у него не ладится. Взять хотя бы самое дорогое и замечательное его приобретение — собрание Браамкампа, знаменитая коллекция старых фламандских мастеров. Увы, в негостеприимном Финском заливе, который не зря стараются обходить стороной все добрые люди, корабль, везущий сокровища на север, к Ее Величеству, потерпел крушение: чересчур набожный капитан столь усердно молился, что забыл об управлении судном. В результате бесценные шедевры эпохи Возрождения покоятся на дне Балтийского моря, и виноват в этом он, князь Дмитрий. Он навеки опозорен в глазах историков искусства, нанес урон российской казне, заслужил презрение Потомства и — главное — царицы. «Что ж, придется мне обойтись без этих картин», — с горечью заметила она в присутствии придворных.

Однако Философ изо всех сил старается поддержать веселье: иначе для чего же существуют друзья?

— Могло быть и хуже, — утешает он князя, а немецкая принцесса в уголке наигрывает на спинете какую-то приятную мелодию, — Венер и Вирсавий надо искать в других странах, там, откуда они родом. Здесь, в Голландии, все рисуют как сумасшедшие. Благовещение тебе, конечно, всякий изобразит. Благовещение и разведение тюльпанов — больше они ни на что не способны.

— Странно, но Нидерланды действительно малокультурная страна. С Парижем не сравнить.

— Конечно! Власть не принадлежит королям и продажным попам.

— Она принадлежит банкирам.

— А также владельцам газет и типографий. Вы живете в царстве просвещения и свободы, мой друг. На земле философов — Декарта, Локка, Спинозы.

— Прошу заметить, что вы не успели даже выглянуть на улицу и полюбоваться ею.

— Мне и так все ясно. Я знаю, что Голландия — либеральное государство, в котором процветают образование, искусство и банки. А в мире нет ничего важнее этих вещей. Кроме того, я заметил, что женщины все как на подбор толсты и жизнерадостны.

— Да, если вам нравятся полные…

— Люблю толстушек.

— А я предпочитаю худощавых.

— Послушайте, мой друг, зачем же Ее Величество послала вас сюда?

— Ответ вам известен. Царица послала меня в Голландию, потому что без этих вонючих каналов и этих треклятых банкиров нашего города на Неве и на свете не было бы.

А вот это правда. Чистая истинная правда.

Ведь разве не здесь все начиналось, разве не здесь у Петра Великого (юного, но уже великана, в сапогах — за два метра ростом) родилась эта мечта? Он прибыл сюда со своим Великим Посольством отдохнуть и поразвлечься. Шумный юнец бил окна и выбрасывал в них друзей, случайных приятелей и незнакомцев, пьянствовал и шлялся по девкам. Приехал он инкогнито, переодевшись и замаскировавшись до неузнаваемости. Впрочем, проницательный наблюдатель все же смог бы его опознать: Петр был настоящим гигантом и возвышался над толпой, лицо его подергивалось от характерного нервного тика, его сопровождали сотня слуг, шесть трубачей, пара часовщиков, четыре карлика и обезьяна. В Амстердаме он изучал астрономию и анатомию, учился вскрывать трупы и лить металлы, брить бороду и дергать зубы (упражнялся, кстати, на первом попавшемся, кто имел несчастье подвернуться под руку). Он овладевал ремеслом плотника, корабельщика, штурмана и повсюду обращал на себя внимание неуемным и неразборчивым любопытством («Это что? Это зачем?»).