Артур Дарра - Хранитель слёз

Достоевский плакал. Горько, одиноко, смотря парню в испуганные глаза. И Никита понял. В эту самую секунду его кольнуло острое, как игла, понимание. Инъекция вошла прямо в кровь.

Эти слёзы… В них весь смысл.

Нужно только это увидеть. Нужно только это понять. Разглядеть то, что за ними стоит. Смысл слёз… Их посыл. Их мудрость. И дать себе окончательный ответ: согласен ли я стать… их хранителем ? Готов ли нести эту в чём-то великую, но непомерно тяжелую ношу до конца своей жизни? Готов ли собирать и оберегать их? Готов ли раскрывать их непростой, иногда запутанный смысл другим душам, находящимся в поисках выхода из лабиринтов собственных тюрем? Готов ли? Готов?..

И ведь сейчас, именно сейчас должен решиться этот важнейший вопрос! Именно в это короткое мгновение, когда Лиза уносилась в безвозвратную бесконечность; в далёкую снежную вселенную…

Именно сейчас.

Готов ли?

Готов?..

Каждый выбор, каждое решение оборачивается созданием новой реальности — и неизбежным закрытием другой. Сделан выбор — не сделан другой. Такова плата. Таковы условия Эксперимента.

Готов ли?..

Готов?

Достоевский вытер слёзы тыльной стороной ладони, нагнулся и аккуратно сорвал ослепительно белый цветок. Поднеся его к носу, он закрыл веки и блаженно вдохнул аромат. Потом чуть приоткрыл глаза, повернулся к Никите и протянул цветок ему.

Парень неуверенно взял его. И тоже прикоснулся к нему кончиком носа. Аромат человеческих слёз… Аромат жизни. Истинной жизни, которая распускается, точно растение с помощью живительной воды. Нужно лишь научиться извлекать, раскрывать истину, смысл пролитых слёз, нужно уметь протиснуться сквозь твёрдую тёмную плёнку-перекрытие; заглянуть глубже, внутрь! И увидеть за слезами тёплое сияние…

Не отрываясь от дивного запаха цветка, Никита посмотрел вдаль. Туда, где исчезала крохотная женская фигурка. И, упав на колени, зарыдал.

А под ним, под его горячими и смирившимися с неизбежным, но ещё несущими в себе заряд невысвобожденной взрывной эмоциональной энергии слезами, густо и сочно разрасталась зелёная растительность. Стебли пластично обволакивали его и рядом стоящего Достоевского, разбухали сотнями уже многоцветных соцветий, расползались по снегу, рисуя поразительный живописный узор.

Откуда-то издалека вновь прилетел еле слышный крик. Крик девушки, убегающей в свой личный, один лишь ей ведомый райский край.

— Храни! — донеслась её прощальная мольба, словно лёгкий весенний ветерок. — Храни их, Никита! Храни мои слёзы! Они твои!

Никита плакал, пытаясь закрыться руками от разрывающих сердце слов.

— Перестаньте! — вгрызался он ненавистью в этот голос, понимая, что неспособен ничем его заглушить. — Перестаньте мучить меня! Зачем снова эти проклятые слёзы? Зачем снова это проклятое чувство? Зачем?!

А Лиза всё убегала. И только её мягкий, радостный мотив нежно порхал по огромному снежному полю. Ярчайшие солнечные лучи-дожди, проливаясь на снежную землю, слепили Никите глаза.

В какой-то момент, тяжело дыша, Никита сдался — и убрал руки от ушей.

Тишина.

Огляделся заплаканными глазами вокруг себя. Достоевский пропал. Никита несколько раз растерянно моргнул. И, преисполнившись мужества, всмотрелся вдаль…

Поющей девушки в белом платье не было тоже.

Он остался один. Белая пустота. Лишь белая пустота, наливающиеся мёдом холмы и пронзительно яркое солнце.

— Храни… — в последний раз услышал Никита пролетевшие над пустынным полем угасающие обрывки эха. — Храни их в сердце!..

…И вдруг пошёл снег.

Небо, режущее глаз серой размытостью, прорвалось роем белых кристалликов. Крупные снежинки принялись неспешно заполнять воздух и нестись к земле, будто решив понаблюдать за небольшим скоплением людей, находившихся поблизости. Одна снежинка упала одному из них прямо на нос, отчего тот очнулся и заморгал.

— В Гренландии… — прошептал он.

— Что?.. — отозвалась рядом стоящая девушка, подняв на него печальные глаза.

— Она сейчас в Гренландии… Там, где снега и льды. И ей не страшно.

Юлька молча смотрела на бледного Никиту и с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Затем взяла его руку и крепко её сжала.

— Она в Гренландии… — всё шептал Никита самому себе, не отводя стеклянные глаза от тёмно-коричневого гроба, лежавшего на дне узко вырытой ямы. — И ей… больше… не страшно…