Артур Дарра - Хранитель слёз

— Пять тысяч, — тихо ответила Лиза и закашляла. — Примерно, пять тысяч…

— Пять тысяч вдохов до рассвета… — произнёс он. — Как же чертовски здорово звучит…

Так они и лежали. Лежали и слушали тишину. И своё ровное дыхание.

Вдох…

…Выдох.

Вдох…

…Выдох.

Лишь иногда идиллию тишины нарушал тихий кашель.

Вдох…

…Выдох.

Вдох…

…Выдох.

И словно вот он — как говорила Лиза — выход. Выход в другую, озарённую светом комнату. Словно вот она — безмятежная усталость, перерастающая в здоровый, райский сон. И словно всё плохое — навсегда позади. И словно вот она — вот она! — спокойная, размеренная и счастливая жизнь! Вот она, начинается, тихо и мирно, тихо и блаженно, тихо и тепло, тихо и убаюкивающе, словно нежная колыбельная, что поёт маменька своему малышу.

Всё только начинается!

Всё только…

— Я счастлив с тобой, — прошептал Никита сквозь сон. — Теперь у нас всё будет хорошо… Теперь у нас обязательно всё будет хорошо!

Никита находился в удивительной снежной стране. Всё вокруг на нескончаемые километры было покрыто сверкающей белой тканью. Красота зимней безграничности. Ни деревьев, ни домов; лишь редкие холмы выступали где-то далеко, плавно срастаясь с розовеющим небом. Рассветало. Расцветало.

« Быть может, это Гренландия? — сразу же предположил парень, восторгаясь от раскинувшегося вида. — Тогда, может, где-то здесь есть Лиза?.. »

И правда!

В необычной снежной стране появилась Лиза!

В лёгком белом платье она, игриво смеясь, бежала по полю, украшенному лучами ранней зари. Бежала и пела:

— Постой! — рассмеявшись, крикнул ей Никита. — Куда ты убегаешь? Здесь ведь сплошные снега!

Но Лиза, поглощённая своим личным весельем, не замечала кричавшего ей издалека парня. Её светлые волосы развевались на бегу какой-то детской простотой и наивностью происходящего, а от босых ножек на снегу оставалась длинная цепочка маленьких следов. Она продолжала петь, прекрасно, словно сам ангел, и, кажется, ничто не могло отвлечь её от этого занятия.

— Подожди меня, Лиза! Слышишь? Подожди же! — Никита бросился за ней, ступая по блестящему полю. — Лиза!

Беззаботная девушка по-прежнему ничего не замечала. Казалось, она убегала в такое место, в которое ей невероятно сильно хотелось попасть. Будто это было её одной единственной целью, и ничто другое уже не смогло бы обратить на себя её внимание. Вздымающееся солнце, постепенно растекающееся по холмам, затопляя их золотом, словно манило её к себе.

Солнечная дорожка для щебечущей Лизы, по которой она мчалась в саму Вечность…

— Стой! Остановись, Лиза! Подожди меня! — всё кричал Никита, ощущая, что бежит за самим Счастьем и должен его непременно догнать.

Но ближе почему-то не становился. Будто только наоборот — странным образом отдалялся.

А вдалеке всё резвился задорный женский голосок:

Никита нёсся изо всех сил, но вскоре почувствовал, что выдыхается. Словно в его горле странные существа развели кострища. Толку никакого — приблизиться не удаётся. А Лиза, которую становилось всё труднее разглядеть на фоне ослепляющего рассвета, и не думает колебаться. Нужно её чем-то привлечь! Но чем? Как сделать, чтобы она услышала? Чтобы увидела. Чтобы поняла, что он здесь!

Никита вдруг ощутил прикосновение. Повернувшись вправо, остолбенел.

Достоевский.

В старом засаленном чёрном костюме он держал его за плечо и пристально глядел в глаза. Глядел и, словно установив особый, прочный, хоть и невидимый канал между их глазами, стал передавать Никите всё, что тот сейчас чувствовал. Всю ту боль, что лилась из него в это мгновение дрожью, всё то отчаяние, что криком срывало ему высохшее горло, всю ту беспомощность, что без конца тянулась до самого ускользающего в небытие горизонта. Достоевский показал ему всё.

И это всё — слёзы.

Самые обычные, но всё разъяснившие слёзы. Слёзы великого литературного мастера, слёзы гения. Они падали на снег, и под ними тут же пробивались изумрудные ростки какого-то растения. Из быстро вырастающих стебельков принимались вытягиваться восхитительные пышные листочки и белоснежные цветки, всё выше и выше, будто желая взлететь к самому утреннему небу.