Valery Frost - Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

Но цыганенок отказался от помощи. Вскочил, словно Ванька-Встанька, отряхнулся, строго поглядел на Веру, а затем нехорошо улыбнулся журналисту и запрятал руки в карманы.

Учительница не поняла, что такое задумал Зайка, зато вспомнила, что ее по-настоящему оскорбили. Окунувшись с головой в эмоции, Вера обернулась к представителю газеты "Югъ" и отвесила звонкую пощечину. Со всего размаху.

Толпа зевак охнула, журналист схватился за щеку.

- Так ты драться решила? - совсем уж непотребно обратился карикатурист к Вере - на "ты". - Ах ты ж...

Выругаться мужчина не успел - кто-то больно пнул его по ноге, заставляя взвыть, и отправить нецензурные выражения по другому адресу. Покрутившись вокруг себя несколько раз в поисках виновного, но так и не найдя оного, журналист вновь обернулся к Епанчиной, на секунду прищурил глаза, а затем схватился за блокнот, намереваясь запечатлеть лицо обидчицы.

Вера была готова к любым выпадам, посему гордо вздернула подбородок, и отвернулась, намереваясь уйти.

- А! - раздалось позади. - Воры! Воры! Шайка... это шайка!

Епанчина, вспомнив об осторожности и предупреждениях Женевьеф, прихлопнула свой карман - послышался звон монет, заглушенный криками обворованного журналиста и охами толпы. Девушка успокоилась. Зато карикатурист не унимался: тыкал пальцем в Веру и стоящего рядом Зайку, продолжая обвинять их во всех грехах.

Не зная, как поступить, но уж точно не бежать, а то решат, что виновна, генеральская дочь приняла решение. Лучшая защита - это нападение. И Вера ринулась к обвинителю и снова съездила по орущей морде. Такого народ не ожидал: все хором ахнули и принялись возмущаться. Кто-то требовал сатисфакции, кто-то звал полицаев, кто-то аплодировал, кто-то поносил. Все смешалось.

- А ну, разошлись! - мужской голос перекрыл разом весь гул толпы, заставляя расступиться. - Чего у вас тут?

- Вот! Вот они... тут... - пытался вновь предъявить обвинения журналист, тыча пальцем в лицо Епанчиной, а второй рукой все еще держал оборону лица. - Шайка! Воровством промышляют!

Полицейский окинул взглядом Веру, затем сделал полшага назад, склонил голову к молодому человеку в нервическом припадке:

- Так вроде приличная барышня-то... - не отрывая взгляда от обвиняемой, в полголоса произнес хранитель правопорядка.

Народ продолжал гомонить.

- Что... что... какая приличная? Какая приличная?! - стал возмущаться карикатурист.

Вера сверкнула глазами и сделал маленький шажок навстречу. Такой скромный жест поверг журналиста в панику: он отскочил назад, наткнулся на чье-то объемное пузо, хозяин этого же препятствия толкнул обидчика и карикатурист, споткнувшись, грохнулся в дорожную пыль.

Люди вокруг захохотали. Даже пристав не удержался.

- Ладненько, - скомандовал полицай, когда все отсмеялись, - пойдемте-ка.

Журналюгу подняли с земли, а Вера, кивнув, согласилась идти самостоятельно, без помощи.

Женевьеф продолжала висеть на руке женщины-силача, пропустив мизансцену.

Далеко уводить плененных не стали. Однако всю дорогу обокраденный писака не замолкал: рассказывал, как ловко его окрутили, обобрали, оскорбили, избили на глазах у почтеннейшей публики. Усатый полицейский молча кивал, иногда оборачивался на Веру, крякал и качал головой. Судя по тому, как просто и вольно позволял девушке передвигаться, в вину ее не верил.

Зайка неотступно следовал в шаге от своей дамы. И вот кто кого защищать должен?

- Ну, так я ж и говорю, - продолжал настаивать на своем горе-художник, - она меня отвлекла, а этот гаденыш кармашек мне и подрезал.

Вера покачала головой - врет и не краснеет.

В небольшой будочке было тесно и жарко. Сквозь настежь открытое окно влетал аромат уходящего лета, странствующий по степям ветер приносил только духоту. Грозный полицейский чин царапал бумагу, записывая показания пострадавшего. Вере, как единственной даме, досталось место на хлипкой табуретке. Девушка предпочла бы постоять, во избежание эксцессов, но чиновник настоял.

- И много у вас украли? - поинтересовался усач.

- Ой, много! Много, господин полицейский!

Вера приготовилась выслушивать: "три портсигара отечественных, три магнитофона заграничных, куртка замшевая... три куртки"... (цитата из х\ф "Иван Васильевич меняет профессию")

Однако излияния прервались.

- Что тут у тебя, Матвей Алексеевич? - услышала Вера за спиной голос и гулкий стук сапог по деревянному покрытию. - Вера Николаевна?

Вошедший был удивлен. Но еще больше была удивлена сама Вера.