Кемаль Бильбашар - Турецкая романтическая повесть

Сейдали ударил кепкой оземь.

— Эх, была не была!..

Так и порешили: проломить стену. Оставалось обсудить, как и что делать, чтобы не попасться никому на глаза.

— Ночью надо туда идти, — сказал Рыжий Осман.

Сейдали отряхивал о колено поднятую с земли кепку.

— Ясное дело, ночью. Не днем же у всех на виду: приходи медведь, рви меня!

— Выйдем ночью, возьмем с собой мотыги, — продолжал Рыжий Осман, — и за дело. Мы его проучим!..

— А если нас кто увидит?

— Кому там быть среди ночи? Ведь это поле — не гулянье, не ярмарка.

— Мастан хитер. Уже, наверно, и сторожа поставил.

— Вот упрямый верблюд! Да что это — военный объект, чтобы его охранять?

— Кто его знает! Мастан такая ехидна.

— Ладно, там видно будет.

— Да чего там! Навалимся все сразу и до утра гору своротим, не то что эту стену!

Договорившись, разошлись по домам ужинать, сжигаемые радостным нетерпением, словно дети, ожидающие утра праздничного дня.

Утомленные зноем деревья тихо шелестели листьями, радуясь ночной прохладе. Первым в условленное место явился Рыжий Осман, за ним — Сердер Осман. Вместе дождались Хаджи и Сулеймана. У каждого в руках по кирке. Молча двинулись в Дюзкесик. Миновали мост, поднялись на крутой берег реки. Подошли к стене. Подождали, пока совсем стемнело.

— Вы оставайтесь здесь, а я посмотрю, — прошептал Рыжий Осман и на цыпочках, крадучись, побежал вдоль стены.

— Идите сюда, — тихо позвал он. — Никого нет!

Друзья постояли еще немного, прислушались — все тихо — и принялись за дело. Работа шла споро, слышалось только частое постукивание кирок да прерывистое дыхание. Все думали только об одном: поскорее бы проломить эту стену, словно за ней их ждал клад. На небо вышла луна. От падающего в воду щебня тихо всплескивали речные струи. Работали без устали, в состоянии непрерывного возбуждения. Особенно радовался Рыжий Осман. Улыбка растягивала его рот до ушей.

— Видали, братцы?

Когда друзья пустились в обратный путь, вся долина была залита мягким лунным светом. Под их ногами чуть слышно скрипели песчинки.

Возвращались не торопясь, все с тем же ощущением праздника.

На другой день все четверо поднялись рано, разбуженные любопытством. Интересно, что будет делать Мастан? Взбесится, наверное, от злости!.. Однако в деревне узнали об этом только после обеда. Крестьяне разводили руками, удивлялись.

— Кто бы это смог?

— Ты подумай — за одну ночь! С такой работой и силачу не совладать.

— Святого Мастан потревожил. Святые мощи там зарыты.

— Э-э-э! А что я вам говорил? Никто меня тогда не слушал…

Весть о разрушенной стене пулей вонзилась в сердце Мастана.

— Что? — вскочил он. — Разрушена?

— Разрушена, — сокрушенно подтвердил принесший известие батрак.

— Я им покажу!.. Со мной шутки плохи. Я Мастан! Материнское молоко у них носом пойдет!

Задыхаясь, он побежал к реке.

— Собаки! — доносились в деревню его вопли. — Когда я спал… Да я им покажу, мать их!.. Я их проучу, не будь я Мастан!..

Безобразно ругаясь — никто и не знал, что он может так ругаться, — он долго искал хоть какой-нибудь след злоумышленников, разгребал ногой щебень, словно надеялся найти под ним виновника своей беды. Потом оседлал коня и поскакал в касабу, то и дело яростно пришпоривая лошадь, — срывал на ней зло.

Вслед за этим событием потянулась целая цепь других — крестьяне не успевали обсуждать новости. В деревню приехали жандармы, допрашивали тех, кого подозревал Мастан. А у того вся деревня на подозрении: Ахмет, Мехмет, Али, Сулейман, Хасан, Реджеп… Однако допрос не дал никакого результата. Жандармы пообещали найти виновника, с тем и уехали.

Между тем крестьяне всерьез уверовали, что Мастанову стену разрушил святой, старец Этхем, мощи которого были погребены на берегу речки. По всей деревне ходили рассказы о чудесах, совершенных святым, начиная от смерти председателя муниципалитета, который превратил городское кладбище в парк, и кончая смертью человека, невзначай помочившегося у могилы старца.

— Святой всемогущ! Построй хоть железную стену — он и ее разрушит.

— Беду накличет на свою голову этот Мастан. Где это видано, чтобы рядом с могилой святого стену ставить! Пусть благодарит аллаха, что сам жив остался!

Мастан от таких разговоров приходил в ярость. Он ненавидел всю эту проклятую деревню. И ни единого друга, не только в Караахметли, а во всем Кесикбеле, во всех его сорока деревнях!.. Те, что от его щедрот кормятся, его собственные батраки и работники, в счет не идут. Это все собачьи души: пока кормишь, они не лают. С кем поделиться, облегчить свое сердце?