Генрих Бёлль - Дом без хозяина

Смотритель по-прежнему стоял на площадке и, заслонившись ладонью от солнца, глядел на нее. Доплыв до противоположной стенки, она повернула назад и помахала ему рукой. Девчушка на лужайке сделала было еще один шаг к бассейну, но цветастая туша тотчас же заголосила:

– Не подходи так близко к воде!

Ребенок послушно остановился и переступал с ноги на ногу. Нелла перевернулась на спину и поплыла еще медленней. Она совсем согрелась. От чужого купальника слегка пахло илом. Где-то высоко в небе жужжал невидимый самолет, только широкий дымный след тянулся от него по небу. Дым, вначале густой и плотный, постепенно расслаивался, волокнистые облачка таяли, исчезали. Самолет так и не показался. Нелла попыталась представить себе летчика в кабине. Кожаный шлем, очки, угрюмо-сосредоточенное выражение на худощавом лице. Она представила себя на его месте за штурвалом самолета… Где-то там внизу блестит озеро, крохотное, величиной с булавочную головку или побольше – с монету, и уж во всяком случае не больше циферблата ручных часов. Светло-зеленая рябь воды среди темных пятен леса. А быть может, озера оттуда и вовсе не видно. Самолет медленно, словно из последних сил тянет за собой тяжелый шлейф. Дымное облако желтеет, расползается. Из последних сил ползет самолет по бескрайней голубой пустыне. Жужжание стихло – теперь он уже далеко, там, за лесом, на горизонте. След его почти растаял, а над крышей замка, где он начинался, исчезли уже последние дымки. А флаг по-прежнему четко вырисовывается на ярком голубом небе и слегка колышется на ветру. Золотой меч, красная книга и синий крест на белом поле – тщательно продуманное символическое сочетание.

Участники семинара сидят, наверное, за вечерним кофе. Они потрясены докладом Гезелера и, видимо, пришли к заключению:

– Еще не все потеряно!

Нелла еще раз медленно проплывает на спине к противоположной стенке бассейна. Струйки воды с шапочки бегут по лицу, она чувствует на губах горьковатый вкус болотистой воды и против воли снова тихо смеется. Купанье чудесно освежило ее.

Из леса выехал почтовый автобус. Сдавленно протрубил механический рожок, охрипший на бесчисленных поворотах лесных дорог. Улыбаясь, Нелла подплыла к берегу, вылезла из воды и еще раз взглянула на небо: дымный след самолета над лесом круто шел к земле и терялся за вершинами деревьев. Она повернулась и прошла мимо веранды в свою кабину. Служитель одобрительно улыбнулся. От деревянного настила в кабине шел тяжелый запах гнили и сырости – запах минувшего лета. Брусья покрылись белой плесенью, а на полу белый цвет переходил в грязно-зеленый. Желтая краска на фанерных стенах потрескалась, облупилась. Только в одном месте она блестела, как новая: яркое пятно, небольшое, величиной с блюдце. Поперек него шла карандашная надпись: «Если ты любишь женщину, то лишь она счастлива, – сам же ты несчастен».

Энергичный почерк. Обладатель его, как видно, неглуп, тверд душой, но порой бывает и нежен. Таким почерком проставляют обычно отметки: «Хорошо», «Неудовлетворительно» или «Весьма посредственно» на школьных сочинениях о Вильгельме Телле.

– Не подходи так близко к воде! Сколько раз тебе говорить? – надрывалась мамаша. Голос был пронзительный, не сдобренный кремом. Нелла расплатилась со служителем, одарила его улыбкой, и он, ухмыляясь, взял у нее из рук мокрый купальник, полотенце и шапочку.

На дороге снова затрубил почтовый рожок, фальшиво и бодро. Нелла издалека помахала рукой водителю и бегом пустилась к автобусу.

Водитель терпеливо ждал, открыв кожаную сумку с билетами.

– До Брунна, – сказала она.

– В центр?

– Нет, до Рингштрассе.

– Два тридцать, – сказал водитель.

Она дала ему на двадцать пфеннигов больше, сказав:

– Сдачи не надо.

Водитель закрыл дверь и нажал на руле кнопку сигнала. Еще раз протрубил почтовый рожок, автобус тронулся.

– Все это пора кончать, – сказал Альберт и взглянул на Мартина, словно ожидая от него ответа.

Мартин молчал. Изменившееся лицо Альберта пугало его. С Альбертом что-то случилось; его узнать нельзя, и Мартин не мог понять, он ли один виноват в этом и только ли к его поступку относятся последние слова Альберта.

– Пора кончать, – повторил Альберт. – Теперь мы будем жить по-новому.

Он явно ждал ответа, и Мартин робко спросил:

– Как это «по-новому»?

Но в этот момент они подъехали к церкви. Альберт затормозил, вылез из машины и сказал: