Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

Маргарет — на ее лицо падал отблеск лампы — застенчиво улыбнулась этим воспоминаниям, улыбнулся и Лэндон.

— Он был вполне милый человек, мой отчим, но слегка замкнутый, что ли. Какой-то отстраненный, особенно со мной. Нет, не злой, конечно, но… безразличный. У него просто не было желания выходить на люди. Я даже представить не могла, что он ведет меня в кино или в цирк. Из другого теста был человек. Тем не менее они поженились. В маленькой церквушке, субботним утром. Никто из родственников не пришел. Помню, была стройная хорошенькая девушка, английская канадка. Мамина подруга по магазину одежды. Еще один военный, священник, один или двое служек. Потом была скромная вечеринка в нашей квартире, и мамина подруга забрала меня ночевать к своим родителям. Помню, добрые такие люди, мороженым меня угостили. Жили где-то около горы. Дома большие, кирпичные. На следующий день девушка из магазина отвезла меня домой на трамвае… было чудесное летнее утро. Отчим сидел в кресле и пил пиво из большой зеленой бутылки, а мама стояла сзади, положив руки ему на плечи. На ней было платье цвета морской волны в белый горошек и белые туфли на высоком каблуке. Сразу было видно — она счастлива, вся так и сияла! Они дали мне куклу… эту черномазую куклу-уродца… как она называется… голливог! А вскоре отчим уехал за океан, писал нам письма из Англии. А потом… Ах, бедная моя мама, ей словно на роду было написано невезение — отчима убили. Следующим летом, в Нормандии. Где-то около Кана. Как раз в день высадки союзников. Его война только началась, и вот… убили. Как рыдала мама! Каждое утро она шла в свой магазин одежды и каждый вечер, возвратясь домой, рыдала. Тарелку не могла вытереть без рыданий, блузку выгладить. Несколько месяцев горевала.

— Как это печально и как странно! — сказал Лэндон. — Мой старший брат был убит в Кане в тот же самый день. 6 июня 1944 года. Может, они знали друг друга?

Он выпрямился, пораженный, — чего только не бывает в этой жизни! Впрочем, он всегда придавал чрезмерное значение совпадениям, видел в них нечто зловещее и таинственное, вмешательство каких-то потусторонних сил. И его мать рыдала — он прекрасно это помнил. Он пришел домой из школы, а она сидела за кухонным столом, и лицо было залито слезами. Они беззвучно катились по щекам, а мать, непривычно тихая, смотрела перед собой и ничего не видела, даже его — неуклюжего увальня с учебниками в руках, стоявшего возле маленькой, отделанной никелем плиты. Тут же был и отец — распрямившись, сцепив руки за спиной, он через забранную металлической сеткой дверь смотрел в сад. Его вызвали прямо с сортировочной станции, и на нем был комбинезон.

— Простите меня, — сказала Маргарет. — Война оставила след в жизни многих.

— У вас она отняла двух отцов, — сказал он. — Это особенно жестоко.

— Да, в каком-то смысле она отняла у меня и мать, — продолжала Маргарет. — За войну она жутко изменилась. Еще бы — такое горе, такая боль. С магазином-то она управлялась прекрасно, даже с родственниками умудрилась как-то наладить отношения. Они нас терпели. Иногда по воскресеньям мы ездили к ним ужинать. После войны я поступила в Макгилл [35] Ведущий канадский университет в Монреале. на отделение английской литературы. Моим кумиром был Джозеф Конрад. Поляк, так прекрасно писавший по-английски. Как я жалела, что я не юноша и не могу уйти в плавание! А что же мама? Ее все больше привлекала религия. Все свободное время она проводила в церкви. Скоро она стала известна в округе как очень религиозный человек. Ее набожность потрясала всех, даже родственников отца. В магазинах ей продавали со скидкой. В ней было… что-то необычное, что отличало ее от других людей. Некоторые даже считали ее святой. Но знаете — все это невыразимо грустно. Мама никогда не обвиняла в своих несчастьях нацистов. Она считала, что виной всему — евреи. Это из-за евреев на мир обрушилось столько страданий и смертей. Эти настырные евреи, говорила она. Все зло от них. Она совсем помешалась на этом и не желала слушать никаких возражений. Только в ярость приходила. Знаете, мама выросла в деревне, в настоящей глубинке, польской провинции. Там евреев не жаловали. До знакомства с отцом она прожила в Кракове всего несколько лет. Но эта ненависть к евреям была словно отрава. Эта ее ненависть… все время питалась кровью Спасителя. Прямо несчастье. У меня был друг… как она негодовала. — Маргарет смолкла, о чем-то задумалась. — Ну, что сейчас об этом вспоминать?.. Он тоже умер, бедняга. Сколько смертей. Я вам наверняка испортила настроение. За всю вашу доброту… вы этого не заслуживаете. Давайте прекратим этот разговор. И вообще, мне пора, уже поздно…