Лина Данэм: Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

Отсылка к нашему с А. разговору: я рассказала ему, что в детстве меня завораживала собственная красота. В тот период жизни я еще не знала, что в обществе считается неприличным рассказывать, что ты сам себе нравишься.

Хотя работа А. была связана с тяжелым физическим трудом, в том числе переноской тяжестей, его настоящей страстью была беллетристика. После долгих упрашиваний с моей стороны он наконец дал мне почитать один свой рассказ. Это был двадцатистраничный отчет молодого человека, очень похожего на самого А., о попытке соблазнить азиатскую девушку, сотрудницу модного магазина J. Crew в Сохо. Это была необычная и занятная проза, но сама история оставила неприятный осадок. Мне понадобились целые сутки, чтобы понять причину: почти в каждой фразе сквозило фундаментальное презрение к женскому полу, которое А. никогда не давал почувствовать и не высказывал. То же самое я ощутила, когда в восьмом классе прочитала «Прощай, Коламбус» Филипа Рота: мне очень понравилась книга, однако я бы не хотела встретиться с этим человеком. Но в данном случае и рассказ хороший, и его автор уже со мной.

В первую неделю знакомства я проводила у А. все ночи. Время в жаркой спальне без окон застыло. Каждый день мы вместе делали шаг вперед: чистили зубы зубной нитью, ели один бейгл на двоих, засыпали без секса. А. признался, что у него не все в порядке с желудком. Утром пятницы я вышла на свет божий. За пять дней мы проиграли целый год совместной жизни. Я села в самолет до Лос-Анджелеса, не зная, когда мы еще встретимся. Точно знаю, что мне не показалось: А. немного прослезился, высаживая меня у метро.

А может быть, именно так.

Это был эксперимент. Все равно что пялиться на пустую вазу или в окно.

Это была моя первая рабочая поездка. Я снимала дом среди холмов, над Голливудом. Мне его разрекламировали как «шикарный» и «в двух шагах от самых шикарных мест», на деле же он оказался маленьким и сырым, с тремя слепыми стенами, а безликим квадратным фасадом напоминал тайную лабораторию по производству метамфетамина. Зажатая в ловушке между неудачливым телесценаристом, владельцем своры питбулей, и профессором — приверженцем квир-теории, который носил галстук боло и коллекционировал муранское стекло, — я решила, что доза страха, принятая здесь в одиночестве, прямо пропорциональна получаемому объему знаний о жизни. Поэтому я продержалась пять месяцев и называла это ростом. Как-то ночью я надела халат, вышла на веранду, подняла глаза на луну и произнесла: «Кто же я?»

Помню, я так впечатлилась этой фразой, что аккуратно отмечала, кто ее уже слышал, а на ком ее еще можно испробовать.

Перефразируя Фрейда.

Мне нужен был парень. Любой. Конкретно этот, насупленный, как Стив Маккуин, хорошо дополнял мое представление о себе самой, но посмотрим правде в глаза: он оказался в нужное время в нужном месте. Через месяц я начала понимать, что совместное времяпрепровождение оставляет во мне чувство пустоты и скоротечности, что он ненавидит все мои любимые песни, и иногда от скуки я нарочно затевала ссору, чтобы испытать острое чувство близкого разрыва. Как-то мы катались на машине, и я три часа кряду лила слезы, надев темные очки, как будто оплакивала тридцатилетний брак. «Я не знаю, что мне еще сделать, — рыдала я. — Не могу так больше». «Не можешь или не хочешь?» — орал он, как Стенли Ковальски, от злости паркуясь в самом неудобном месте и яростно переключая передачи. Дома я металась по комнате, и мы кричали друг на друга; потом я сказала, что мы могли бы начать все сначала, и он с довольным видом включил PlayStation.

Я как-то задала ему этот вопрос. Ответом мне было фирменное молчание. Я рискнула завязать «секс по эсэмэс», начав словами: «Я хочу, чтобы мы трахались, не укрываясь простынями». Нечто подобное могла бы потребовать Анаис Нин. «Нет, — сказала бы она. — Простыню долой». Он ответил следующими текстами: «Я хочу трахнуть тебя под кондиционером» и «Я хочу трахнуть тебя, поставив будильник на 8.45». Я закрыла глаза и постаралась проникнуться его чувственностью: холодок воздушной струи на шее; сознание того, что ближе к девяти раздастся звонок… И только после одиннадцатого эсэмэс я сообразила, что человек устроил себе дадаистский перформанс за мой счет.