Борис Виан: Сердцедер

— Вот, — начала Клементина. — Кажется, я нашла окончательное решение.

Она поведала ему о своем открытии.

— Таким образом, — сказала она, — им ничто больше не будет грозить. Но я буду вынуждена еще раз попросить вас об услуге.

— Завтра я пойду в деревню, — сказал он. — И заодно переговорю с кузнецом.

— Я жду не дождусь, когда все будет сделано, — сказала она. — Я сразу же успокоюсь. Я всегда знала, что когда-нибудь найду идеальное средство защиты.

— Возможно, вы правы, — ответил Жакмор. — Не знаю. Это потребует от вас постоянного самопожертвования.

— Жертвовать собой ради кого-то, когда уверен в том, что он под надежной охраной, это такой пустяк.

— Их движения будут ограничены, — заметил Жакмор.

— Я не уверена, что физические упражнения полезны для их здоровья, — ответила Клементина. — Это очень хрупкие дети.

Она вздохнула.

— У меня такое ощущение, будто я в двух шагах от цели, — призналась она. — Ощущение бесподобное. Это даже пьянит.

— Вам следовало бы отдохнуть, — посоветовал психиатр, — немного, разумеется.

— Даже не знаю. Я так их люблю, что уже не могу отдыхать.

— Если вы способны вытерпеть подобную зависимость…

— Это ничто по сравнению с тем, что я уже вынесла!

Сквозь просветы изгородей можно было увидеть медлительную, спокойную скотину, жующую низкие полевые злаки. На дороге, сухой и пустынной, не осталось и следа от вчерашнего града. Ветер шевелил кустарник, солнце отвечало за пробелы в тенистой пунктирной линии на траве.

Жакмор обращал на пейзаж внимательные взоры; на все то, что он больше никогда не увидит, — приближался тот день, когда он займет уготованное ему судьбой место.

"Если бы я не оказался 28-го августа на дороге, ведущей к скале… — думал он. — А теперь месяцы стали такими странными; в деревне время — более пространно, оно проходит быстрее и бесследное.

Время, которое я переварил. Время, которым они меня пичкали. Что они могли дать мне еще?

Слява умер вчера, и я займу его место. Изначально пустой, я взвалил на себя слишком тяжелую ношу. Стыд — явление распространенное.

Зачем я хотел исследовать, зачем я стремился познать; к чему стараться быть похожим на них — беспредрассудочных; неужели все обязательно заканчивается этим, и только этим?"

Он вспомнил о том, как в воздухе танцевали чемодайки — и каждый шаг по этой до боли знакомой, опостылевшей дороге налился свинцом, — и внезапно почувствовал себя таким грузным. «Маршрут исхоженный не раз, к чему так долго тянем мы с уходом, и почему остался я в том доме на скале, а не ушел купаться в золотом сиянье Слявы?»

Дом. Сад. За ним скала и море. «Где-то теперь Ангель, — спрашивал он себя, — куда он отправился на этом непрочном приспособлении, что качалось посреди воды?»

Оставив позади золотую решетку, он спустился к морю и дошел до песчаного берега, до влажной гальки со свежим запахом и легкой бахромой пены.

От верфи Ангеля почти не осталось и следа. Несколько все еще черных камней, обгоревших во время запуска корабля, только и всего. Машинально он поднял голову и замер.

Тройняшки сломя голову бежали по краю скалы. Силуэты, уменьшенные расстоянием и углом зрения. Они неслись будто по прямой, не обращая внимания на камни, вылетающие из-под ног; они мчались, не думая об опасности; похоже, они потеряли разум. «Одно неосторожное движение — и они свалятся. Один неловкий шаг — и у моих ног окажутся их искалеченные, окровавленные тела».

Тропу таможенников, по которой они бежали, чуть дальше пересекала огромная расщелина; но ни один из них, казалось, и не собирался останавливаться. Наверняка забыли.

Жакмор до боли сжал кулаки. Крикнешь — а они испугаются и оступятся. Они не могли видеть расщелину, но зато он со своего места видел ее очень хорошо.

Слишком поздно. Ситроэн первым завис над провалом. Кулаки Жакмора побелели, он закричал. Дети повернули головы в его сторону, заметили его. А затем кинулись с обрыва и, резко спланировав, приземлились рядом с ним, радостно лепечущие, как птенцы ласточек.

— Ты видел нас, дядя Жакмор? — спросил Ситроэн. — Только ты никому не говори!

— Это такая игра: делать вид, будто не умеешь летать, — объяснил Ноэль.

— Так здорово, — сказал Жоэль. — Не хочешь с нами поиграть?

Теперь он все понял.

— Так это были вы, тогда, с птицами? — спросил он.

— Да, — ответил Ситроэн. — Знаешь, а мы тебя видели. Но мы старались лететь очень быстро и поэтому не остановились. А потом, знаешь, мы никому не говорили, что умеем летать. Вот научимся летать очень хорошо и тогда сделаем маме сюрприз.