Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]

Девушка-кассир взяла карточку, вставила ее в прорезь терминала и совершила уверенное движение, словно полоснула бритвой.

— Ой! — не то что улыбнулась, а рассмеялась звонко она. — Еще не привыкла… Пожалуйста. — И Ольга Петровна получила карту назад. — Пакетов хватит?

Двери, улица. Ольга Петровна остановилась. Задумалась. Положила бумажник в сумку. Не оборачиваясь, пошла домой. Итак, деньги уже на счете? Невозможно! Но чем же она расплатилась, если не карточкой? Однако же… Слишком долго она работает в «Эктон-инвесте», чтобы поверить, что зарплату перевели раньше! Впрочем, не означает ли это, что бонус будет больше, чем в прошлом году, и завтра в конверте у нее на столе окажется сумма, которой с лихвой хватит не только на то, чтобы расплатиться со всеми долгами, но и на то, чтобы приобрести мягкую мебель, а может — кто знает — и на дачу ковер? Хотя что-то подозрительное было во всем этом — и в очереди в газетный киоск, движущейся слишком быстро, и в закрытом окне бензоколонки, мимо которой она шла (водители, подъезжая, выходили из машин, сразу брались за шланги и наполняли баки) — настолько подозрительное, что, вернувшись домой, Ольга Петровна не включила, как обычно, телевизор; не стала готовить или убираться; рано легла в постель; если бы ее спросили следующим утром, одетую и готовую отправиться на работу заранее, как ей спалось, она бы затруднилась ответить.

На работе она не была первой. Руководство опередило ее. Конверт — долгожданный, таинственный — уже лежал, как и всегда 26-го числа у нее на столе. Она взяла его дрогнувшей рукой. Там, внутри, было что-то тонкое. Она открыла его. Прочитала. Прочитала еще раз, как сквозь туман.

На открытке, изображающей деревянную куклу в колпаке, попирающую ногой дырявый мешок с золотыми, было написано:

Уважаемая Ольга Петровна!

Поздравляем Вас с Новым, 2035 годом! Желаем Вам крепкого здоровья, мира в семье и полноценного духовного развития!

О материальном, как вы знаете, Мировое правительство уже позаботилось: деньги отменены.

Ваше руководство

Бледная, с красными пятнами на щеках, Ольга Петровна опустилась на стул. «Cirrus Maestro» была пуста; на ней не было ни копейки! Пришедшие, с натянутыми улыбками, сослуживцы застали Ольгу Петровну в полной прострации; она не знала, как дальше жить.

Собственно, Олеся и Никита никогда не были знакомы. Возможно, они познакомились бы, не сиди между ними этот парень — в конце концов, Олеся обладала весьма привлекательной внешностью и, по случаю приготовлений к важнейшему в своей жизни событию была не только ярко одета, но вся словно светилась от чувств, которые испытывала в преддверии того, что должно было произойти с нею в ближайшем будущем; Никита тоже был не урод и отнюдь не застенчив… Увы. В тот момент, когда Никита заметил Олесю, она вся была погружена в чтение книги, которую парень держал на коленях. Никита заметил, что она смотрит туда с напряжением в лице, а потом перевел взгляд на парня — тот вообще уставился на дрожащие от хода поезда страницы (дело было в метро) так, словно увидел там нечто невообразимое. Никита перевел взгляд на книгу.

Какие-то малопонятные фразы. Философия какая-то. Готические буквы.

«И если мы отвечаем «да» на каждое предложение, исходящее часто от праздного и незначительного человека, если мы отвечаем «да» каждый раз, когда суетное общество пытается сделать нас своими членами, если мы говорим «да» всякой чужой воле, стремящейся самоутвердиться за счет нас, сузить, а в конечном счете уничтожить наше жизненное пространство — не отвечаем ли мы тем самым «нет» самим себе, нашим лучшим устремлениям, нашей божественной природе? Таким образом, «да» — это всегда плен, принуждение, а «нет» — это всегда свобода».

Олеся отвела взгляд от книги и остановила его на лице молодого человека. Она не особенно поняла смысл темного и абстрактного выражения, которое прочитала, — но сам факт чтения такой книги в метро ее удивил. Еще большее удивление у нее вызвало лицо молодого человека: оно менялось на глазах. Бледнело. Вытягивалось. Как будто обладатель этого лица был на пороге сильнейшего потрясения и не мог поверить в то, что видит. Он не переворачивал страницы. Сидел, как будто не слыша объявлений о станциях, не замечая вокруг себя ничего. Он вновь и вновь, насколько можно было видеть, пробегал по строчкам глазами, как будто видел в них какую-то окончательную, пугающую истину.