Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]

Вот оно. Большой чужой дом. Забор с воротами, вычищенная от снега дорожка, невидимая лающая собака. Аккуратные окна, алюминиевый скат крыши. В окнах — цветы в горшках, в стекло беззвучно царапается кошка.

Все — так, будто ничего не было.

Ни моего детства, ни Насти с родителями на руках, ни «Жигулей».

Ничего.

Я остановился, с горечью вглядываясь — не в то, что было у меня перед глазами, но в прошлое.

Из окна выглянула женщина, исчезла, выглянула снова. Потом послышался звук открываемой двери — собака залаяла громче и злее, зазвенев цепью, и калитка скрипнула, в просвете появилось лицо:

— Вам кого?

— Я…

— Ищете кого-то?

Я глянул ей в глаза и усмехнулся.

— Себя!

И пошел прочь.

Глупая дура, она полагает, что все это — то, что она имеет, теплый дом, хозяйственный муж, который, наверное, спит и видит, как достроить баню и купить соседский участок, и кричащие дети, над которыми умиляется подруга, уверенная, однако, что ее дети гораздо лучше, и весь этот быт, возведенный там, где когда-то был быт других людей — все это важно, и все это пребудет вовеки, и нет ничего серьезнее и значительнее ее ничтожной жизни, такой же, как и жизни тысяч и тысяч других…

Меня вдруг охватила такая злоба, что я едва удержался от того, чтобы вернуться и задушить ее голыми руками. Ее и всех, кто был там в доме. А что, мне можно. Уверен, отдайся я этому пагубному чувству, моя совесть бы смолчала. Как уже смолчала и не раз. Я удалялся, думая, что можно было бы разрушить этот дом или устроить там то же, что было у нас, — эти люди не имеют права на счастье, как и я, одинокий и покинутый, без любимой, они должны страдать, так же как и я, так же как и все в Реке, это несправедливо, и кто, как не я, эту справедливость восстановит?..

Женщина смотрела мне вслед. Оглянувшись, я накинул капюшон и продолжал идти вперед, выдумывая для нее и ее семьи все новые и новые бедствия. Но я знал: я не сделаю этого. К счастью, не сделаю.

Ветер бил меня то в лицо, то в спину, поднимая поземку, кружа снежные вихри, пронизывая до костей.

Я отправился на кладбище. К могиле родителей, которой не помнил. Бродил среди занесенных снегом крестов, старых увядших венков, покосившихся оград и гранитных обелисков. Я и хотел и боялся найти их . Что я сделаю, когда найду их могилу? Что должен сделать? Я, как ребенок, хотел, чтобы случилось чудо, все вернулось назад, и я положил бы все свои силы на то, чтобы заботиться о них, я никогда бы не покинул их… И они не лежали бы сейчас здесь. Если бы это чудо случилось, я бы после их смерти ухаживал за их могилой, как принято у людей, и приходил бы сюда, чтобы помянуть их… Может, мне тут и надо остаться? Заснуть, замерзнуть?

Но как же она ?

Я виноват — но она ?

Нет, я этого не сделаю…

Могилы я так и не нашел. И не вспомнил место, как ни старался. Ближе к ночи меня задержал сторож (у меня хватило сил сопротивляться) и вызвал, кого следовало. Те, кто прибыл, выяснили, кто я такой — и отпустили. Они уже были в курсе моей истории и боялись — за себя, за свои семьи. А я смеялся им в лицо. Смеялся, покупая обратный билет, смеялся, дерзко, с вызовом оглядывая попутчиков, смеялся, спрашивая у всех: «Вы не Дервиш?» С автобуса, впрочем, меня не сняли.

В Москве меня ждало нечто, что несколько привело меня в чувство. Не успел я спуститься в метро, как раздался телефонный звонок, и я — с невообразимой радостью — услышал голос Урмана:

— Игорь.

— Да.

— Игорь, с тобой… все в порядке?

— Да.

— Приезжай. Приезжай скорее.

Нужно было успокоиться, я знаю. И до некоторой степени мне это удалось. Я поспешил в гараж.

— Привет, — нарочито бодро сказал я. — Как дела? Меня не было всего два дня, а вы уже…

Урман с Васильичем сидели на табуретках перед примусом и вскочили при моем появлении.

— Игорь, только не волнуйся.

Урман дернул в сторону штору, скрывающую дальнюю стену — ту, вдоль которой шла ремонтная яма.

Я сглотнул.

— О Господи…

Прямо передо мной была моя — а точнее ее — машина. «Ягуар XК». Это была она, в этом не было никаких сомнений! Я скорее понял это сердцем, чем увидел. Царапина, оставленная ею — «чайка», — осталась на переднем бампере. На ватных ногах я приблизился к автомобилю, открыл водительскую дверь и провел рукой под рулем. Там была выемка, где лежал ключ. Я сел в салон. И какое-то время в полном оцепенении пребывал там, а мои друзья смотрели на меня снаружи.

Черт возьми, а почему нет? Я, очевидно, сделал то, что должен был, — вот и награда…