Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]

— Была, была. Жива-здорова.

— Вы с ней… общаетесь?

— Ну разумеется, Игорь. И обязательства свои выполняем. И…

— А адрес… адрес ее у вас есть?

— Да. Написать вам? — Не дожидаясь моего согласия, он вынул из кармана блокнот, вырвал оттуда листок, черкнул на нем что-то. — Держите. Я так и знал, что это будет первое, о чем вы у меня спросите.

— Спасибо. — Я сжал листок в кулаке. — И…

— …статьи.

Он протянул мне флешку.

— Здесь все, кроме двух последних. Уж не обессудьте. Все обыскались, не поверите — но «Стыда» ни у кого не оказалось и «Хайяма» тоже…

Удивленный, я пропустил мимо ушей его невольный каламбур.

— Кого?

— Не кого, а чего, Игорь. Вашей последней статьи. «Омар Хайям и четвертая сура Корана».

Я, кажется, побледнел. Но усилием воли заставил себя не проявлять чувств. Медленно сел на кресло перед столиком.

— Игорь, вы что, не помните?

— Помню. — Я был вынужден врать, еще не зная зачем. — Но не помню, о чем она.

— Ну, это-то легко. Вы там рассуждали о Хайяме, о его отношениях со временем, женщинами и смертью. Занятная, скажу я вам, получилась статейка. Я вот тоже задумывался, почему он пил, будучи правоверным… Игорь, с вами все в порядке?

— Да… — У меня в голове пронеслась масса возможностей. Догадок. Причин и следствий. — А вы точно уверены, что ее нет?

— Да. — Вакуленко, казалось, был искренне раздосадован. — Может, на сайте осталась… Знаете, чего больше всего жалко? Эту его поэму.

— Какую поэму?

— Ту, которую вы цитировали. Там была такая love-story про юношу и девушку. Что-то вроде «Руслана и Людмилы», только на персидский лад. Я, знаете, пытался ее даже в Сети найти — но увы. Может, она не переведена… Хотел еще у вас спросить, откуда вы ее взяли. Не сами же вы ее с фарси переводили.

— Ладно, Женя, спасибо… — Я встал с кресла. — Я, пожалуй, пойду. У меня срочные дела.

— Э… Игорь, а как же рассказ о том, что было в тюрьме и все такое? Читатели ждут. Может, поднимемся, и…?

— Женя, не сейчас. До конца недели я занят. Как только освобожусь, расскажу все, что сочту нужным, хорошо?

В лице Вакуленко выразилось разочарование, но он тут же всем видом изобразил понимание.

— О’кей, как скажете. Но вы же не исчезнете? Расскажите хотя бы, где вас искать?

— Академика Варги, 16. — Все же кто-то, кроме друзей, должен знать, где я. — Надеюсь на вашу деликатность.

На улице я разжал кулак. Улица Введенского, 23. Значит, «Стыд и совесть» не была последней статьей. Хайям, Дервиш… Все сложнее, чем я думал.

Дом оказался обычной пятиэтажкой, с подъездом без домофона. Я поднялся на четвертый этаж, позвонил. Никто не ответил. Я позвонил еще раз, за дверью раздались шаркающие шаги.

— Кого вам?

— Настя…

Она приоткрыла дверь, подслеповато щурясь. Узнав меня, кажется, вздрогнула.

— Настя, здравствуй…

Она продолжала так стоять, глядя на меня со скорбным выражением, так что я несколько смешался.

— Ты… занята?

Казалось, она еще больше постарела за эти дни; я привык к ее усталому и безысходному выражению лица в те последние годы детства, когда мы жили вместе — теперь оно как будто стало маской, неснимаемой маской, которую она, очевидно, была обречена носить до конца жизни.

— Нет, не занята. Проходи.

Ее голос был хриплым, простуженным.

— Ты… одна?

— Да.

— А… муж?

— Спит.

Я знал, что это значит — судя по батарее бутылок в прихожей. И — всхрапам и стонам за стеной.

— Проходи на кухню. Чай будешь? — Она вымученно улыбнулась. — Я сегодня не готовила, ты бы предупредил…

Как будто я мог ее предупредить.

— Я… ненадолго.

Надо было уходить сразу же, но я, повинуясь какому-то мазохистскому порыву, сел на табуретку.

— Как… ты?

Она развела руками:

— Как видишь…

Она не села. Отошла к окну, прислонилась к батарее. Кусая губы.

— Как видишь. Рада, что тебя… отпустили.

Но в ее голосе не было радости. Она не была рада меня видеть. Кажется, она вообще меня не ждала.

— Ты… Вакуленко сделал то, что обещал? — спросил я зачем-то.

Она фыркнула. Потом прошла мимо, закрыла дверь — раздался очередной вздох и за ним стон.

— Обещал… обещает пока.

— Настя, я теперь… теперь очень богат, и… — Я осекся, вспомнив, что собирался отказаться от наследства. Но продолжил: — Я могу тебе помочь…

— Не надо. Игорь, не надо. — Она поморщилась. — Я… действительно рада, что все так… обошлось.

Я молчал. Не это она хотела сказать.

— Ты меня простила?

— За что?

Она знала за что.