Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]

Рассказать им, что ли, об общей?

— Ребят, — Васильич почесал затылок, — я знаю, у вас сейчас начнется… экзотерика, так что говорю так: я с вами. Отвезти куда-нибудь, что-нибудь починить, с кем-нибудь… гм… поговорить… Я, пожалуй, выпью еще. Урман, когда закончите, объяснишь по-русски.

— И вот что еще, — продолжал я. — Я верю, что то, что я тут, и вот все это, вино и мы вместе… Это следствие того, что я вел себя правильно. То есть твердо стоял на своей версии произошедшего. И теперь я намерен разобраться в том, что со мной произошло, — с вашей помощью или без. А для этого мне нужно попасть домой, чем скорее, тем лучше.

— Со статьями, говоришь? — Урман поскреб щеку. — Гм… А ты в самом деле помнишь, какой была твоя последняя? И когда?

— Помню, — твердо ответил я. — Полтора года назад. Май 2002-го. «Стыд и совесть: что делает человека человеком».

Урман и Васильич снова переглянулись.

— Дервиш, говоришь? — Урман лениво поднялся. — Ходить домой сейчас я бы тебе не советовал. Рано еще. У тебя там был обыск, да и к нам приезжали…

— Нет, я пойду… — Я встал, но покачнулся и упал на стул. — Урман, мне надо…

— Знаем мы, что тебе надо, — ответил он, смеясь и наливая мне кагора. — Да и нам тоже. Может, легче будет вериться. Тебе же не за руль…

К себе я попал только утром следующего дня. Я должен был во что бы то ни стало найти статьи. Однако я не учел, что меня там могут ждать. А там было то же, что и у ворот суда: фургоны с параболическими антеннами, тонированные машины, подозрительные личности, шляющиеся поблизости.

Мне пришлось дождаться вечера — я купил себе темные очки и весь день провел в кинотеатре.

Ключ подошел. Соседей, очевидно, не было дома, по крайней мере их не было слышно. Я пробрался в глубь темного коридора, не без удовольствия вдыхая знакомый, когда-то раздражающий запах кошек и борща и удивляясь тому, что хозяева не сменили замок. Открыв дверь и включив свет, я обнаружил то, чего и опасался: разгром. Как я был наивен, надеясь застать свое жилище таким, каким оставил его, уезжая с ней за город! Вот старенькая кровать, на которой мы спали; вот ее вещи: платье, чулки… Все лежит на полу. Постель разворочена, книги разбросаны, компьютера нет. Кто-то отодрал даже старые, видавшие виды обои, полагая, очевидно, что там тайник. Все было перевернуто вверх дном. Я присел на табуретку, собираясь с мыслями. И ощутил холодок, ползущий по спине — статьи были на жестком диске, еще на паре носителей (дискет), на сайте (но там не все) — их вполне могли уничтожить! И что мне теперь делать?

Внезапно зазвонил мобильный телефон. Мой? Откуда он у меня? Я нащупал в кармане трубку, вытащил.

— Да.

— Игорь?

— Да, я.

— Ну, как ваши дела? Поздравляю! Вы так быстро исчезли, что я даже не успел выпить с вами за освобождение! Все наши рады за вас! У нас тут в редакции торжество! Ждем вас, заходите на огонек!

— Женя… это вы?

— Ну а кто же? Я, ваш ангел-хранитель, можно сказать. Слушайте, вы бы объявились как-нибудь, а? А то меня все осаждают, думают, я вас где-то упрятал. Слава богу, у меня хватило ума…

— Это вы мне телефон положили?

— Я.

— М-да, Женя … Я заеду к вам, только позже, хорошо? — Я вдруг ощутил, что рад слышать Вакуленко. — Слушайте, можно вас кое о чем попросить?

— Конечно, Игорь, какой разговор! Только не просите вам больше не звонить — уговор дороже денег.

— Да я не об этом. Мой сайт работает?

— Нет, Игорь. Его заблокировали. Но восстановят, как только решение суда вступит в законную силу. Позвоните Грунину, обвинитель, кажется, будет подавать на апелляцию, но там без шансов.

— Женя, мне нужны мои статьи — те, которые были на сайте. У меня есть резервные копии, — схитрил я, — но пока я до них доберусь… Возможно, у вас остались какие-нибудь из них?

— Обижаете, Игорь. У всех нас, поклонников вашего таланта, есть их полное собрание. Заезжайте.

Придется ехать в редакцию? А почему нет, если не будет другого выхода? Может, у Урмана остались… Наверняка, но мне нужны все!

— Женя, спасибо. Я обязательно заеду. И… гм, дайте этот номер моему адвокату, хорошо? Пусть позвонит мне.

— Как скажете, Игорь. Ждем-с.

По отношению к Грунину я испытывал смешанные чувства: разумеется, я не одобрял деловые мотивы, которые лежали в основе наших отношений, проще говоря — его алчность; но он был единственным, кто в последние дни в тюрьме поддерживал меня, и недостойно было бы вот так порвать с ним, просто исчезнув… Одним словом, я решил, что отблагодарю его, только пока не знал как.