Марк Харитонов - Джокер, или заглавие в конце

— Что там, — спросил, — такое? Кто-то разбил машину?

— Да не то чтобы очень разбил. Не справился, мудак, с управлением. Наверное, пьяный, нашел же, куда заехать. Я бы с этими…

— Никто не погиб? — Я не дал ему договорить заготовленную тираду. Можно было самому догадаться, что бы этот профессионал сделал с пьяными за рулем. Шоферы, да еще такие худые, желчные, бывают особенно злы.

— Вроде никто.

— И водитель жив?

— Сбежал, говорят. Вон, вроде тот сосед видел, как ковылял в сторону нашего дома. Говорит, шатало его.

Вот так! Я словно забыл, что сам уже готов был к этой догадке. Предчувствие не просто соединялось с наглядной картинкой — все становилось почти очевидным. Это была, конечно же, машина Тольца. Я видел ее на стоянке перед университетом, приметный голубой цвет, с другими не спутать. Парень был, видно, уже хорош, когда сидел за рулем, но скрыться хватило ума. Или удачи. Место было укромное, никого поблизости не оказалось, потому, должно быть, милиционер появился не сразу, а с ним и народ. Хорошо, если он действительно никого не задел, думал я, машинально двигаясь к дому. Страховку, скорей всего, не оплатят, но машину ему починят. Или купят новенькую. Для этих папенькиных сынков. как их теперь называют — ма- жоров?.. деньги для них не проблема. Да о чем вообще я думаю? Мне бы с другим сейчас разобраться.

Недавняя расположенность к способному, хоть и непутевому парню сменилась опять раздражением. Про аптеку я снова вспомнил, уже поднявшись на свой этаж. Ладно, приедет Наташа, она, что надо, найдет. Поставил на пол у дверей два тяжелых пакета, стал доставать ключи.

Кто-то спускался по лестнице сверху, пешком. Звук шагов за спиной замедлился, остановился. Я оглянулся, кто там идет — и в первый момент не узнал человека несколькими ступеньками повыше. Может быть, потому, что он был освещен из лестничного окна со спины, может, из-за больших темных очков, из-за красной спортивной куртки, и к бритому черепу я еще не привык. Это был Пашкин. Он тоже, казалось, не ожидал меня увидеть.

— Здравствуйте, — расплылся в вынужденной улыбке. — Вы что, здесь живете?

— Как видите, — подтвердил я, вставляя ключ в замочную скважину. — А вас какими судьбами сюда занесло?

Пашкин замялся.

— Мы тут договаривались кое с кем встретиться.

— На лестнице?

— Нет. Наверное, перепутал подъезд. или этаж.

— А-а. — Я не стал уточнять. Мы оба предпочитали не договаривать. Неожиданно все было для обоих. Повернул в скважине ключ, открыл дверь.

— У вас тут ничего не случилось? — не выдержал все-таки Пашкин. Прямо, однако, не стал спрашивать. Я оглянулся на него вопросительно. — Тут кровь в лифте, — вынужден был пояснить он.

Я, опять затылком к нему, отрицательно покачал головой, поднял с полу сумки с продуктами, немного демонстративно, словно показывал: видите, только пришел, был в магазине.

— Всего доброго, — полуобернулся, прощаясь.

— Спасибо, — сказал он. — И вам всего доброго.

Немного задержался, потом пошел дальше вниз. Закрывая за собой дверь, я увидел, что Пашкин оглянулся еще раз. Содержательно провели разговор.

Почему я не сказал ему про Тольца, что меня удержало? Конечно же, он искал его — почему? Что уже знал? Почему здесь? Поднялся на верхний этаж, спускался пешком, проверял. Возможно, рыжий говорил ему, что едет пересдавать зачет ко мне домой, но не сказал адрес? С какой стати? Нет, тогда бы для Пашкина не было такой неожиданностью увидеть на лестнице меня. Кроме капнувшей крови, ни о чем спросить не хотел? Я у своей двери вытер. Но почему все-таки он? Для меня что-то не соединялось — и все больше не нравилось, как не нравится всякая непроясненность.

Я внес сумки на кухню, поставил на пол возле холодильника, стал размещать в нем продукты. Из комнаты опять слышалось пиликанье Хабанеры. Я заглянул туда. Студент слегка сполз в кресле вниз, лежал, раскинув ноги, свесив голову на плечо. Гематома на лбу и скуле набухла, расцвела синевой, на губах держалась все та же идиотская расслабленная улыбка.

Звонок в дверь заставил меня почему-то вздрогнуть. Наташу я так скоро не ждал. Это мог быть Пашкин. Узнал все-таки, что Роман у меня… у кого, зачем? Я старался ступать беззвучно, хватило ума заглянуть сначала в глазок. Удалось различить только синюю грудь, цвет милицейской формы, погоны были выше — кто-то громадный в глазок не вмещался. Еще не подумав об этом отчетливо, я уже знал, что открывать не стану. Меня нет дома. Я в ванной.