Александр Локшин - Птичий человек и другие рассказы

«Тьфу ты, напасть какая», — раздражался Евсей, не зная, как быть дальше и боясь опоздать к началу логарифмического табулирования (или к чему-то там еще) из-за внезапно прорезавшегося любопытства.

И тут как раз послышалось шуршание подъезжающего троллейбуса.

«Ну, и слава Богу, — твердо решил Евсей Петрович. — И незачем мне знать, что это за тип. Сейчас сяду в троллейбус и уеду»

Но не успел Евсей сделать и шага, как дверь телефонной будки распахнулась, и он очутился лицом к лицу — вы догадались, с кем.

— А-а-а! — в ужасе закричал второй Евсей Петрович, не подготовленный к такой встрече. Он невежливо толкнул настоящего Евсея и опрометью бросился к подошедшему троллейбусу. А затем, расталкивая очередь, буквально ввинтился внутрь.

«Надо же, какой нервный!» — подумал настоящий Евсей и стал насвистывать свою любимую песенку.

Он дождался следующего троллейбуса и прибыл на работу вовремя, как раз к началу криптофонического дезавуирования.

— Вас тут по телефону добивался какой-то сумасшедший, — сказала ему Таисия Аристарховна, заведующая, — хотел вам лично кое-что сообщить.

— И что же ему было надо, — хладнокровно осведомился Евсей.

— Никак не хотел говорить. А потом как сказанет: «Передайте, значит, вашему Евсей Петровичу, что его не существует!»

— Ничего страшного, — успокоил ее Евсей Петрович. — Всех нас в каком-то смысле не существует.

2015

— Понимаешь, — говорит Семен, обращаясь почему-то ко мне, хотя на кухне толпится целая куча народу, — графоман, если он осознал, что он графоман, уже не так опасен для общества…

— А ты, собственно, о ком? — интересуюсь на всякий случай.

— Ну не о тебе же! Конечно о себе самом.

Тут все начинают потихоньку прислушиваться. Когда Семен слегка выпьет, от него можно услышать кое-что интересное.

— Ох, неискренен ты, Семен, — говорю, чтоб позлить его.

Все притихли, ожидают: что-то будет!

А Семен-то, оказывается, уже прилично нализался. Криво ухмыляется:

— Что, — говорит, — ты хочешь убедить присутствующую публику, что я, хоть и графоман, но этого еще не осознал? Что я притворяюсь?

Тогда я говорю:

— Прости, — говорю, — Семен… Это я неловко так сказанул… Ты же знаешь, что я не считаю тебя графоманом! Честное слово, не считаю!

— А мне начхать, — говорит он (на самом деле он крепче выразился), — что ты там считаешь или не считаешь! Главное, что я сам так про себя считаю! Но я пишу короткие рассказы, а они менее вредоносные, чем длинные! И уж конечно от меня меньше вреда, чем от всяких романистов проклятых, из-за которых леса вырубают и планету без кислорода вот-вот оставят!

Я говорю тогда:

— Да, — говорю, — Семен дорогой, конечно, от тебя вреда намного меньше, чем от всяких романистов, не спорю!

Смотрю, он успокаивается и начинает нам втолковывать:

— Дамы и господа! — говорит, — сейчас я вам все про себя объясню… Конечно, нет у меня дара слова! И сюжет я придумать не могу… Ну, нет у меня фантазии! Не Герберт я Уэллс!

Я опять удержаться не могу и злю его:

— А что же у тебя взамен этого есть, дорогой Семен?

А он:

— Зато у меня есть то, что я ищу необычные состояния духа и описываю их. Понимаешь? Необычные!

Тут кто-то из нас спрашивает:

— Какие-такие необычные? Это в каком таком смысле?

Он говорит (а сам уже как будто трезвый стал):

— Вот вам пример, дамы и господа, который вас, может быть, убедит. Представьте — два человека в возрасте полюбили друг друга, но у них семьи или что-то в этом духе, и они запретили себе это самое… Ну, вы понимаете. И тут пока ничего необычного нет. Запретили и запретили. Молодцы. Но они не могут, как нормальные люди, разбежаться в разные стороны. Они по какой-то причине вынуждены видеться каждый день. И вот здесь начинается необычное. Любовь отделяется от них и начинает жить собственной жизнью, как такое животное… И они это животное сообща мучают и убивают и никак не могут до конца убить. Оно плачет, скулит, прячется по углам… Вот такое необычное состояние.

Тогда я говорю:

— Знаешь, Семен, это не тема для короткого рассказа. В коротком рассказе должен быть сюжет, ударный конец, ясная мысль. А тут ничего этого нет.

И со мной кто-то из наших друзей соглашается:

— Вы, Семен Васильич, только не обижайтесь. Но в коротком рассказе эта тема не прозвучит. Никто не поймет, что вы хотите сказать. Животное какое-то, прячется по углам… Вы уж лучше про что-нибудь другое напишите!