Александр Локшин: Птичий человек и другие рассказы

2012

Отчего Феликс стал таким необщительным, прямо-таки нелюдимым — сказать трудно. Придет, бывало, в лабораторию, «здрасьте» буркнет — и молчит целый день. Кому он после этого будет интересен? Ни пива с ним попить, ни перекурить, ни про футбол поговорить по душам. Дамы вообще смотрели на него, как на пустое место. Красились при нем, пудрились и так далее…

А приятели у Феликса, конечно, когда-то имелись. Только все они были намного старше его и уже умерли. Был у него еще такой друг, Семеныч. Он умер три года тому назад.

Голос у него был уж очень особенный — шепчущий, как будто простуженный. Ни с кем не спутаешь. И вот, он умер, и совсем замолчал у Феликса телефон.

Ученые говорят, что пчела в одиночестве может прожить часов шесть, не больше. А потом — ей не хватает пчелиного общения и она умирает. В пересчете на человечью жизнь шесть часов пчелиного одиночества — это примерно девять месяцев. Но человек в этом смысле гораздо крепче. Он может, например, смотреть телевизор по вечерам и глубоко переживать за какого-нибудь героя. И этим он, конечно, отличается от глупой пчелы.

Короче, жизнь Феликса текла равномерно и однообразно и была наполнена невысказанной тоской. Не было в ней ни хороших, ни плохих неожиданностей.

И вдруг, осенним воскресным вечером — звонок. Феликс сразу почувствовал, что дело неладно — кому он мог быть нужен в такое время?

— Алё, — сказал Феликс, внутренне готовясь непонятно к чему.

— Привет, Феликс… — раздался приглушенный, совершенно особенный шепчущий голос, отчего у Феликса возникло в голове легкое помутнение.

— Это вы? — спросил Феликс, не решаясь назвать собеседника по имени.

— А ты думал, кто? — прошептала трубка.

— Как вы себя чувствуете? — осторожно спросил Феликс, еле сдерживая дрожь и боясь совершить какую-нибудь бестактность по отношению к покойнику.

— Плохо, ох, плохо, — раздался слишком знакомый голос. — Выручай, Феликс!

Вихрь странных мыслей пронесся в голове у Феликса. Не помочь мертвому другу? Как это было бы с его стороны отвратительно! Но всего этого просто не может быть!

— Извините, — сухо сказал Феликс, проклиная сам себя за бездушие, — но сейчас ничем вам помочь не смогу. Я нездоров и никуда не поеду.

— А зачем тебе ехать? — отозвалась трубка ехидным шепотом. — Я к тебе сам приду!

И в трубке загудело.

«Так, — подумал Феликс, — надо бежать. Всего этого не может быть, но это неважно. Паспорт, деньги, зубную щетку — в карман. Носки дырявые — неважно. Пальто, шапка, ботинки. Ключи. Выключить газ. И, главное, — не медлить! Скорее, скорее!»

Сбегая по лестнице, он вспомнил, что оставил на тумбочке свое лекарство. Один лестничный пролет, другой. Ноги как будто одервенели, но слушаются. И вот, наконец, впереди последние пятнадцать ступенек и спасительная дверь на улицу!

Феликс уже предвкушал, как толкнет ее и вдохнет полной грудью сырые осенние сумерки, но тут за его спиной раздался негодующий возглас:

— Куда это ты собрался?

Феликс, как был, рухнул на ступеньки, проехал по ним головой вниз и, вдобавок, ударился виском об косяк. Возможно, он даже умер, но точных сведений на этот счет у меня нет.

Жильцы первого этажа, люди интересующиеся, гурьбой высыпали на шум — посмотреть, что происходит.

— Прохвессор от меня убегал и подскользнулся, — объяснил ситуацию Егорыч, алкоголик. — Я у ево денег хотел занять.

— У такого зимой снега не допросишься, — сказал кто-то. — Пусть полежит, подумает.

И народ потянулся по квартирам.

2012

Иван Феликсович вернулся домой грустный. Женщина, в которую он был влюблен, дала ему понять, что… в общем… в его возрасте… ни к чему эти глупости…

«Да, — говорил сам себе Иван Феликсович, — в моем, действительно, возрасте… пора бы уже…»

А почему «пора бы уже» и так было ясно. Лысина, поросшая редкими волосьями, очки, опять же, и общая такая непрезентабельность — вот вам и ответ на этот вопрос. Был Иван Феликсович человеком непьющим и оттого справлялся со своими огорчениями не так, как все нормальные люди, а с головой погружался в чтение.

Как называлась книга, которая помогала ему забыть на время о своей неудачливости, — я точно вам сказать не могу. Важно другое: Иван обладал редким в наше время читательским даром — он словно переселялся на страницы читаемого произведения. Вот и сейчас, перебежав на полусогнутых между цветущими раскидистыми магнолиями, он укрылся в небольшой скалистой расщелине, покрытой зеленоватым мхом. Автоматная очередь просвистела над его головой, но, здесь, прижавшись лицом к холодным скользким камням, он чувствовал себя в относительной безопасности. И этой безопасностью надо было пожертвовать! В отдалении виднелась роща из деревьев незнакомых пород, именно туда ему нужно добраться как можно скорее! Цепь автоматчиков, прочесывавших лес у него за спиной, все ближе, уже слышен хруст ломающихся сучьев…