Алексей Ловкачёв - Приключения бывшего мичмана

После такого оверкиля в суждениях мы разводим руками:

— Иван Павлинович, вы сначала определитесь, плох или хорош ваш подчиненный как работник, а не как «нормальный человек», а потом просите совета.

Потуги великого руководителя всех времен и народов заслуживают изучения, а по части педагогики требуют исследования под названием «Как ответственного исполнительного подчиненного перевоспитать в тупого безынициативного лодыря», возможно даже с защитой докторской диссертации. При этом строгий и требовательный начальник, чтобы окружающим показать, насколько он крут и принципиален, во весь свой громкий голос ругает своего подчиненного. Делает он это от души и при открытых дверях, чтобы каждое его веское начальственное слово слышали все. Было время, когда терпеливый послушник сносил все карательно–воспитательные меры, исходя из известного принципа: «ты начальник — я дурак». Теперь же он дважды законный пенсионер (в первый раз — уйдя из КГБ, а второй — достигнув 60-летнего возраста) и не желает мириться с положением мальчика для битья. Иван Зефирович иногда сопротивляется и пытается доказать, что в данном случае дурак не он, а его начальник. Мина, подкладываемая под незыблемый авторитет руководителя, приводит замечательного педагога в неописуемый экстаз бешенства, и в нашем рабочем пространстве воцаряется трехэтажный гвалт. Тогда встревоженный начальник отдела вскакивает со своего места, чтобы выяснить причину скандала и пресечь обоюдную порку.

К сожалению, Иван Павлинович со своим единственным подчиненным обращается как с ординарцем, а то еще хуже — как с денщиком, порой скатываясь к доисторическим отношениям «помещик — крепостной». Когда Иван Зефирович, не желая никого посвящать в болезни своей сестры, выходит из кабинета, чтобы поговорить с нею по сотовому телефону, то со стороны новоявленного барина следуют обвинения:

— Какого хрена ты выходишь, у тебя от меня секреты?

— Ты ведешь тайные переговоры?

— Ты меня стесняешься?

— Ты боишься, что я о тебе что–то узнаю?

В то же время холоп Ванятка под предлогом нужды выходит в туалет, чтобы не слышать семейных разговоров его высокоблагородия, который на это никак не реагирует, так как воспринимает как должное. Крепостной исходит из правила: как мне не интересны твои разговоры с барыней (может быть, ты хочешь ее обложить матом или наоборот, она сама тебя строит не по–женски), так и я не хочу посвящать тебя в свои личные дела. Тогда я в уме прикидываю: а если бы у столоначальника Ивана Павлиновича был не один, а целый десяток крепостных–подчиненных ваняток. Все тихо радуются, что у барина в секторе–поместье лишь один холоп, иначе, будь их больше, то лбы трещали бы у всех, а бардак малый превратился бы в большой.

Склочный и невыносимый характер злого барина позволяет ему раба божьего Ванятку выгонять в предбанник на тумбочку, где тот с видом бедного родственника обедает. В кабинете–поместье слева довольно часто происходят воинственные баталии с бурлящими и продолжительными накачками. Тогда Иван Павлинович не имеет никакой возможности прерваться хотя бы на перекур, а про обед и говорить не приходится. В этот период он переживает, нервничает и не спит ночами. У подчиненного же в качестве ответной реакции возникает едва сдерживаемое желание плеснуть начальнику в лицо горячим чаем вместе с фразой:

— Успокойся хоть на время обеда, а то даже поесть невозможно!

Чтобы в горячке этого не допустить, Иван Зефирович и выходит с бутербродом в предбанник. Большая часть выволочек, которые устраивает Иван Павлинович, ничтожны и не заслуживают внимания. В течение дня с его стороны могут продолжаться претензии и наезды, начинающиеся с вопроса, который можно тут же забыть. Например:

— Зефирович, я тебе уже полгода назад просил купить силовой кабель. Почему не купил?

Тот исходит из экономного отношения к материальным ценностям и их разумного использования, поэтому возражает:

— Так ведь у нас этих кабелей и без того хватает — чемодан с трудом закрывается.

Но на любое разумное возражение у важного патрона найдется свое начальственное мнение, не терпящее даже правильных аргументов. Вот и следует слово за слово, а затем вереница упреков: то — не так, это — не эдак. Вместо того чтобы прекратить глупый и никчемный спор, Иван Павлинович нагнетает его и переходит на личность подчиненного:

— Ну, ты прямо как моя жена.

Иван Зефирович тут же парирует укол: