Алексей Ловкачёв - Приключения бывшего мичмана

Они так хотели друг друга, что какая–либо предварительная игра оказалась лишней. Скорее из формальных соображений Алексий несколько раз скользнул механическим жестом по прекрасному телу женщины и, чувствуя взаимность, наконец оказался там, где вожделел. Этот прекрасный миг и все последующие, как дорога со встречным движением, был логичным и желанным для обоих. Об этом говорили их тела на доступном всему живому языке секса.

Эта безумная ночь стала для обоих светлым пятном санаторной жизни, а для Алексия еще и второй, что прошла без сна. Только если предыдущая ночь несла отрицательно заряженную энергию, то эта — исключительно положительную и настолько прекрасную и бодрящую, что Ветер был неутомим до самого утра. Нерастраченная за предшествующую неделю пребывания в санатории энергия его желаний искала и наконец нашла выход. Абсолютно не чувствуя усталости, а только одно нескончаемое удовольствие, Алексий в перерывах с наслаждением ласкал свою избранницу. В качестве награды от Елены исходило поощрение, вырываемое в виде стонов радости и вскриков удовольствия. Эта прекрасная реакция любви еще больше распаляла и окрыляла — он просто не мог оторваться от нее, прекрасного источника радости и блаженства.

После первого акта любви Алексий откинулся на свой плацдарм, откуда начал оккупационные действия на уменьшение района действия противоборствующей стороны, теперь безоговорочно сдавшейся ему на милость, превратившейся в преданного союзника. И только приподнялся, как Лена, не желая расставаться, попыталась надежней сплотить их стихийно возникший союз.

— Давай сдвинем наши кровати, — находясь в сомнамбулическом состоянии, предложила она.

Ветер был приятно удивлен ее словами, так как еще не успел об этом подумать, но и ему захотелось того же самого. Эта добровольная акция позволила Ветру полностью оккупировать и до того небольшую постельную территорию Елены, которая против варварского вторжения не возражала, так как готова была раствориться в Алексии и в его объятиях. Это не замедляло происходить постоянно, и с каждым разом она без каких–либо тормозов все откровеннее и дольше сливалась с Ветром. Они, как два безумных гонщика, сообща давили педаль акселератора, совершенно не думая про тормоза — это был безоглядный драйв любви, и оба дали ему настоящую свободу, предоставили волю обоюдному желанию.

В середине ночи Лена встала с постели, чтобы напиться воды. Она без стеснения предстала перед Алексием обнаженной. И он невольно подумал, что так откровенно женщина ведет себя или ввиду своего бесстыдства, или от безграничного доверия, когда ей нравится мужчина. Ветер, конечно же, подумал об исключительном к нему отношении. Во–первых, исходя из своего эгоцентризма, а во–вторых, дальнейшее поведение Елены целиком и полностью подтвердило ее алчное к нему отношение. А пока что Алексий просто смотрел на белое тело и как художник или эстетствующий знаток наслаждался его прекрасным видом. Стройный стан, выделяясь в ночи мистическим абрисом, словно источал слабый свет и подчеркивал живую красоту женского тела — все скульптуры Спарты и Древней Греции, а также полотна Рубенса проигрывали тому, что находилось рядом с ним. Чуть тронутые пышностью зрелые формы и естественно выпуклый животик подчеркивали красоту и женственность, побуждали к мужским первобытным желаниям и грехам.

Потом, в темноте, Алексий вглядывался в лицо лежащей под ним Елены. Предрассветные сумерки светлой тенью падали на него, скрадывая сеточку морщинок возле глаз, идеализируя этот кажущийся ему несравненным женский образ. Ее прекрасные широко распахнутые глаза смотрели на него, пытаясь выхватить из ночи все тысячные и миллионные мегапиксели, чтобы навсегда запечатлеть на своей сетчатке. Это настолько подкупало непосредственностью и откровенностью помыслов, что просто потрясало.

Эта ночь оказалась для обоих началом новой системы координат их пребывания в санатории. Уже спустя два месяца Лена по телефону напомнила Алексию слова, которые он сказал в эту ночь:

— Мне кажется, мы не сможем друг друга забыть.

И действительно эти слова оказались пророческими. А в самый разгар той ночи Ветер впервые высказал вслух то, что думал про себя:

— Ну почему я не остался у тебя еще вчера?

И Лена тихо, будто заговоренная вторила:

— Действительно. А почему ты не остался?

Одновременно эта ночь перенесла куда–то на задворки Алексиевой памяти и образ виртуальной Людмилы из Гродно и реальной Светланы из Люберец.