Леонид Гиршович - Арена XX

Моя учительница импульсивно расхаживала вокруг ученика, подпевая «на-на-на» и на каждой ноте складываясь, как будто у нее схватывало живот. Девочке, которая от переизбытка эмоций во время игры тоже не могла устоять на месте, говорилось: «Что ты ходишь как еврейская корова на выданье! На-на-на…». Ее собственный сын учился в десятилетке у самого Александра Матвеевича Яна и перед экзаменом «обкатывал» у нас программу – нас срамил. Наверное, ей это было приятно. Не помню, чтоб она ему делала указания, хотя считалась хорошим педагогом – что хорошо для нас, то по их десятилетским меркам… ладно, замнем для ясности.

И все же я был «обведен фиолетовыми чернилами на групповом снимке»: как-никак льстит, когда твои родители с твоей учительницей на ты, нет-нет да и спросит она у тебя при всех: «Как папа себя чувствует?»

Между тем Анечка сошла с дистанции. Ее забрали из пятого класса, избежав обычных при этом конвульсивных движений: перевода к другому учителю, перехода на другой инструмент. Мать на расширенном семейном совете, в присутствии деда Иосифа с бабушкой Гитусей, сказала, что пианисткой Анечке не быть:

– Пусть идет в теоретики, для нее это лучше.

– Уж всяко лучше, чем потом альтистам всю жизнь аккомпанировать, – огрызнулся дядя Исаак.

– Зачем в теоретики? – сказал отец, который сам когда-то учился на теоретико-композиторском. – Можно попробовать на флейте.

– А что, девочка играет на флейте, тоже красиво, – обрадовалась тетя Женя, – или на арфе.

– Уж сразу на дирхор, чтоб детским садом дирижировала. Всё! – Исачок хлопнул по столу так, что чашки со звоном подпрыгнули. – Завязали. Кончено с музыкой. Хочет, пусть для себя играет, как Юлик.

Будь моя мать чашкой, она бы тоже со звоном подпрыгнула. Примерно тогда я и услыхал от отца – один раз и больше никогда – прямо противоположное тому, что даже не говорилось, настолько было само собой разумеющимся, единственно допустимым, абсолютным условием для жизни: «Если ты женишься не на еврейке, тоже ничего страшного не будет».

На предположение, что я учился «для себя» (то есть как раз н е «для себя» – для матери, для деда, для бабки, для отца, для кого угодно, только не для себя), нельзя было обижаться вслух. Районные музыкальные школы профессионально ни к чему не обязывали, по их окончании не обязательно было поступать в музыкальное училище или техникум. «Если ты такой умный, почему ты такой бедный» – если такой музыкально одаренный, почему ты не в «школе для одаренных детей и одуренных мамаш»? (Название десятилетки.) А если не такой одаренный, то на что вы, мамаша, рассчитываете? Хочется видеть сына артистом? А мне, может, хочется на луну. В десятилетке общеобразовательные дисциплины отпускались со скидкой, делавшей поступление в консерваторию единственно возможным, хотя отнюдь не неизбежным. Правда, поступив в училище, я и вовсе оставался без аттестата зрелости. А если завалю экзамены в консерваторию? А если комиссия снова будет покатываться со смеху, как уже однажды было? Анечка получит свой аттестат, поступит в какой-нибудь институт, выйдет замуж. Меня физика-мизика, увы, не желала знать, как я не желал знать ее. Так мы и не познакомились. А на скрипке я все-таки играл, училище мне все-таки светило. За четыре года, глядишь, доберу: поступлю в консерваторию, отправлюсь в большое плавание.

Я был зачислен на альт. Тише едешь – дальше будешь. На выбор: стать альтистом – «горбатым скрипачом», мишенью всех музыкантских острот, получив зато дополнительный шанс, или остаться последним подметалой среди скрипачей? Лишь в первое мгновенье земля дрогнула под ногами. Скрипачи всякие нужны, скрипачи всякие важны, в том числе и альтисты. Как внутренняя политика ощутимее внешней, так же обстоит и с ощущением внутрипрофессионального ранжира. Смейтесь над нами, мы и сами можем над собой посмеяться. Пусть альтист – «скрипач с темным прошлым», пусть альт всего лишь подголосок – что бы вы без нас делали? В альтисте крепок шовинист своей оркестровой партии, своего подголоска.

– В запасе у тебя еще есть контрабас, – сказал Исачок по поводу моего преображения в альтиста. – А знаешь, какая разница между альтистом слева за пультом и справа? Полтона. А между первым пультом и последним? Полтакта… А знаешь, как Иисус Христос на землю сошел исцелять больных? Всех вылечил, видит, один сидит, плачет. «А ты что?» – «А я альтист». Тогда он сел и тоже заплакал. В общем, поздравляю.

К столь сомнительному поздравлению Исачок присовокупил не менее сомнительный подарок: книжку – вместо пары креповых носков. Я жадно раскрыл, но это был не «Доктор Живаго». Моему разочарованию предшествовало разочарование тети Жени: оказывается, в спешке, озираясь, нет ли поблизости «гавриков», он по ошибке схватил с прилавка «типичное не то». А «то» – рядом лежало. Глупо. Зря, можно сказать, жизнью рисковал. Ну ладно, подарю. На тебе, убоже, что мне негоже.