Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Когда Суздальцев узнал об этой новости, у него возникло ощущение, что кто-то ударил его со всего размаха в пах. Он даже на миг согнулся пополам, как при сильной боли. Ему уже некоторое время не нравилось поведение Шаповалова, а тут он такое отчебучил. И главное не понятно, что все это значит? Ясно, как день, без Шаронова проект обречен на неуспех. А он отправляет его в открытый океан.

То, что Шаронов принял такое решение, его нисколько не удивляет, он был всегда не от мира сего. Жил по каким-то своим правилам, никогда нельзя было твердо знать, что он еще выкинет. Но Шаповалов ему как раз казался совершенно предсказуемым. Да, за свою жизнь он совершил немало удивительных, даже неожиданных поступков. Но по большому счету все они укладывались в некие рамки, преследовали четкие цели. До самого последнего времени. Но если все сорвется, то он, Суздальцев окажется в очень непростом положении. Если не сказать в отчаянном. Что же ему делать, черт возьми? Пока не поздно, надо идти к этому чертову миллиардеру. Если есть шанс остановить эту глупость, надо им воспользоваться. А дальше хоть трава не расти.

Суздальцев сразу почувствовал, что Шаповалов совсем ему не рад. Обычно он сразу предлагал что-нибудь выпить, но сейчас даже не подумал сделать это. Впрочем, продюсеру было сейчас не до выпивки.

— Вижу, ты уже слышал, — проворчал Шаповалов.

— Слышал. И я в ужасе.

— Что так?

— Вы еще спрашиваете. Что мы будем делать без Шаронова?

Шаповалов не отвечал. Он развалился на диване какой-то безразличный ко всему. И у Суздальцева возникло ощущение, что тому все равно, что происходит вокруг. Хоть мир сейчас расколется пополам.

— Что тебя так беспокоит? — вдруг без всякой интонации поинтересовался Шаповалов.

— Вы еще спрашиваете? — возмутился Суздальцев. — Если Шаронова не будет, кто напишет сценарий.

— А для чего второй сценарист, ты же сам его привел.

— Это был запасной вариант, на крайний случай.

— Вот он и пришел крайний случай. Видишь, как ты разумно поступил. — Глаза Шаповалова насмешливо блеснули, но тут же потухли.

— Да, конечно, но этот крайний случай мы сами создаем.

— Я создаю, — скорректировал Шаповалов. — Не забывайся.

— Да, конечно. Но я не понимаю, зачем подкапываться под собственный проект.

— И не поймешь.

— Если вы не объясните.

— А зачем тебе мои объяснения. Я все равно своего решения не изменю. Тебе остается его только принять.

— Но это безумие!

— Все в этом мире безумие. Или ты еще на сей счет не уразумел?

— Уразумел. Но зачем его увеличивать?

— А может, мой проект как раз и работал на его увеличение.

— Это был хороший, интересный проект.

— Ты так считаешь искренне?

— Разумеется.

— Врешь ты все. Кроме денег тут никого и ничего не интересует. Кому нужна моя жизнь.

— Она очень поучительна. Миллионы людей будут смотреть этот фильм.

— Да, фильм… — протянул Шаповалов и посмотрел на часы. — Уже совсем скоро отплытие.

— Умоляю, остановите это безумство. Пусть Алла плывет одна.

— И тебе ее не жалко?

— Она заслужила наказание.

— Интересно, ты с ней спал?

— Как можно! Я же знал, что эта ваша женщина.

— Можно подумать, что тебя это бы остановило.

— Я знаю законы гостеприимства.

Шаповалов как-то безразлично махнул рукой.

— Плевать тебе на все в мире законы гостеприимства. — Теперь в глазах Шаповалова зажегся интерес. — Ладно, уж скажи, трахал ее или нет? Мы с ней этим делом тут почти не занимались, а она без этого жить не может.

— Чем хотите, клянусь, у нас абсолютно ничего не было.

— Жаль. Если бы трахал, было бы интересней. А с кем-нибудь трахался?

— Да с кем же еще тут трахаться?

— Прав, выбор не велик. Остается Марина.

— Ничего не было и с ней.

— Как же ты без женщин? Я ладно, уже не молодой. А ты в самом сочном возрасте.

— Терплю.

— Смотри-ка, какой терпеливый.

— Георгий Артемьевич, последний раз прошу, не отпускайте Шаронова.

— Все, разговор окончен, — жестко проговорил Шаповалов. — Они отплывают. У тебя есть еще возможность помахать им ручкой. Идем на палубу. Зрелище обещает быть трогательным. Как кинематографист ты должен его оценить.

Все собрались на палубе. Никто ни с кем не разговаривал, все лишь наблюдали за происходящим. Алла и Шаранов стояли перед шлюпкой, в которую загружали припасы. Оба они выглядели спокойными, даже Алла. Она больше не устраивала истерик, стояла неподвижно, ни на кого не смотря.