Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Со мной такое было когда–то, принес в класс бутылек с эфиром, думая усыпить зачем–то соседку, но вдохнул сдуру сам и рухнул на парту. Очнулся от того, что мозги выдирались наружу и выпадывали, чуть ли не квакали глаза — это школьный врач дала подышать нашатырем.

Голова кружилась и хотелось лечь на пол, свернуться безмозглым комочком, изменить окрас, стать невидимым.

Если поднести эту банку к уху, то можно расслышать, как в ней отдаленно что–то гремит.

Приноравливаюсь и начинаю вскрывать.

Вместо сайры, бланшированной в масле или морской капусты, из банки выезжает трамвай.

ШЕЛ Я ПО УЛИЦЕ НЕЗНАКОМОЙ И ВДРУГ УСЛЫШАЛ ВОРОНИЙ ГРАЙ…

Улица знакомая, самый центр города. Следующая остановка — «Оперный театр».

Слева сейчас покажется памятник революционеру Свердлову, постамент которого на моей памяти так часто заливали краской, видимо — за все хорошее, что он сделал людям.

Еще левее должен быть университет, в котором я когда–то учился.

Пять лет + еще один, если считать академку.

Академический отпуск.

Диагноз: маниакально–депрессивный синдром с реактивным неврозом.

Давно это было…

Содержимое банки явно относится к более поздним временам, хотя это еще та страна, Советский Союз — вон болтается на ветру обветшалое красное знамя.

Почему эта банка хранится здесь, на складе?

Оглядываюсь и соображаю: все дело вон в той дамочке, точнее — в ее шляпе.

Такое не забывается никогда.

Чуть ли не полметра в диаметре, с какой–то кружевной вуалеткой, все соседи по вагону смотрят на мадам, как на безумную.

Именно, что —

МАДАМ!

Ее явно считают здесь сумасшедшей, шляпа такая большая, что приходится держаться поодаль, вокруг дамочки, таким образом, образовывается пустое место, четко различимый заколдованный круг.

Мне пора выходит и ничего не остается, как пересечь его, пытаясь пронырнуть под шляпой. Она поворачивает голову в мою сторону и я вижу, что у нее нет лица.

Но трамвай уже закрывает двери и идет дальше.

Следующая остановка — Бажова, по спине пробегают мурашки, видно, как в ближайшем ко мне трамвайном окне колышутся поля необъятной, чудовищной шляпы…

Я отбрасываю банку в сторону, она падает в кучу таких же, небрежно наваленных на полу, и иду по складу дальше.

В принципе, я догадываюсь, что это такое:

это КЛАДБИЩЕ НЕВОСТРЕБОВАННЫХ МЕМОРУИНГОВ,

случайные ошметки памяти, не связанные единым сюжетом.

Какие–то дурацкие, некогда подсмотренные детали, которые до сих пор не нашли себе места в общей линии моей жизни.

Я опять занимаюсь вуайеризмом, подглядываю за тем собой, которого давно уже нет.

Беру из очередного, доверху заполненного, ящика новую банку, она со вздутой крышкой, видимо, содержимое уже подпортилось.

Надо быть осторожнее, вдруг там какой–то гибельный газ?

Тошнотворный запах.

А еще — падает снег.

Не крупный, падает отвесно, видимо, ветра нет.

Я иду по какому–то заводу, впереди уже видны цеха.

Все понятно, это когда меня послали на отработку, чего — уже не помню.

Надо было ездить к 8.30 утра на другой конец города, проползать сквозь проходную и тащится мимо рядов ржавого цвета бочек, от которых так дурно, тошнотно, невыносимо тухло пахло.

БОЧКИ С БЫЧЬЕЙ КРОВЬЮ,как потом объяснили мне.

Ее добавляли для крепости то ли в цемент, то ли в бетон, то ли еще в какую–то хрень.

Оказывается, я до сих пор не могу забыть этот запах.

На мне сапоги и телогрейка, у меня еще нет бороды.

Я тащусь мимо работяг, курящих у ведра, заполненного водой.

— Студент! — кричат мне в спину.

Улыбаюсь и иду дальше, бочки все ближе и ближе, что будет, если они сейчас покатятся?

С гулом, грохотом, подпрыгивая на неровном асфальте заводского двора.

«Ломовики в грубых тяжелых сапогах выкатывали с глухим стуком бочки из складов на Принс–стрит и загружали их в фургон пивоварни. В фургон пивоварни загружались бочки, с глухим стуком выкатываемые ломовиками в грубых тяжелых сапогах из складов на Принс–стрит.» [16] Перевод В Хинкиса и С. Хоружего.

Естественно, что Джеймс Джойс, «Улисс».

Хотя в памяти у меня засел иной перевод, еще из журнала «Интернациональная литература», чуть ли не за 1935 год, в котором «Грузчики в кованных ботинках катили глухогрохотные бочки со складов пивоварни. Со складов пивоварни катили глухогрохотные бочки грузчики в кованных ботинках.» [17] Перевод В. Стенича, в цитате могут быть неточности.