Михаил Попов - Колыбель

— Отпусти меня домой.

— Нет, я не все тебе рассказал. Например, ты ведь не знаешь, как я вычислил, где появится Артур.

Денис встал и, шаркая галошами и перехватывая поручни, побрел к выходу.

— Параша, душа моя, все мне рассказала. Подученная мною, все запомнила и не препятствовала твоим отцовским — кстати, таким идиотским — потугам. Таскать его неотрывно на руках — все равно что ладошкой ловить солнечного зайчика. Накрыл, а его там нет.

— Ты что, видел?

— Я вел бы себя так же глупо.

— Скажи, чтобы меня выпустили.

Инженер покачал головой:

— Если бы я был плохой человек, я бы выполнил твою просьбу. Но ты отсюда не дойдешь до дому.

— Я не хочу больше с тобой разговаривать.

— Да я тоже уж все выяснил, что хотел.

Оба довольно долго держали слово и молча тряслись в морозной трубе, глядя в разные стороны. Инженер смотрел в согбенную, жалкую спину поверженного соперника, торжество в глазах его уже не посверкивало. Он даже закрыл глаза. Сознание его скользило по ноющей ноте троллейбусного усилия.

— Стой! — крикнул он, не открывая глаз. Можно было бы восхититься, как он рассмотрел нужное место в вечереющем городе сквозь захлопнутые веки и замороженные стекла. — Тебе выходить, Денис.

Не с первого раза и через большое усилие створки разошлись. Денис тоже не с первого раза встал на слабые ноги, медленно, держась за поручень обеими руками, нащупал землю, вывалился, покачнулся, устоял. И пошел, не глядя по сторонам.

Инженер вскочил вдруг и бросился за ним:

— Стой!

Денис и не думал останавливаться, но догнать его было легко.

— Погоди. — В руках у дяди Саши был какой–то сверток, он попытался засунуть его в карман фуфайки.

Хозяин кармана сопротивлялся изо всех сил, но недостаточно сильно. Пакет так прочно въехал в карман, что и не вырвешь, не отбросишь оскорбленным жестом.

— Последний вопрос. Осенило! Это важно. Не только для меня. Да стой ты! Кто они были — погибшие возле верфи? Что ты им… Как ты их заставил… Что ты им пообещал?

Денис упал ничком в сугроб и негромко завыл, требуя, чтобы его оставили в покое. Ему ничего не надо, оставьте в покое, оставьте!

Кабинет Иннокентия Михайловича был маленький, но теплый, чистый, а значит — уютный. Настольная лампа, на особой подставке цветок в горшке. Этажерка с книгами, и книги все не справочники, а явно что–то высокохудожественное, с золотыми буквами на корешках. Читают же люди. Да и вообще появлялась мысль, что и в этом холодном аду можно устроиться.

— Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — со смешком произнес Денис.

— Что? — переспросил хозяин кабинета, он пребывал в сосредоточенной задумчивости после высказанной гостем просьбы, и внезапная цитата сбила его с мысли.

— Нет–нет, — виновато улыбнулся Денис.

— Вот–вот, — сказал доктор, — мне тоже хочется сказать «нет–нет».

— Не говорите.

Иннокентий Михайлович сел за стол, протянул руку к вяло растущему, но все же вполне живому кустику, потеребил средним и безымянным пальцами вытянувшуюся в его сторону веточку: пообщался.

— Что скажете?

— Скажу вот что. В этом деле два невыносимых обстоятельства. Первое: я теоретически не противник эвтаназии, но практически, как сейчас начинает выясняться, кажется, противник. И второе: то, что вы предложили насчет вашей жены… Очень это странно. Если не сказать больше.

— Я легко опровергну оба ваши довода, гражданин доктор. Теоретическая готовность — она важнее, практика — дело привычки. Надо же когда–то начинать. Морально вы созрели, психологически — дозреете. А Женя… Я ведь наблюдательный. Она вам очень понравилась, у вас даже руки дрожали, когда вы ей вводили иглу.

— У нее очень тонкие вены.

— Врете. И главное — даже не пробуйте истолковать мое поведение как особо злостное сутенерство, под видом заботы о родном человеке. Это именно забота и есть. Я как представлю, что ей одной вековать с больным стариком, в этом заснеженном… На панель, что ли, идти? Где тут у вас панель?

— Я при всем желании не могу встать на вашу точку зрения.

— А я вас и не пущу. От вас требуется посмотреть на все объективно. И согласиться, что в моем плане все продумано и передумать по–другому, как ни верти и морду ни вороти, не получится.

Иннокентий Михайлович снова попробовал посоветоваться с представителем флоры.

— И как вы себе это представляете? Я над трупом только что отошедшего мужа начинаю подбивать клинья?..