Михаил Попов - Ларочка

Ну, с Бабичем у них был медленно мерцающий брак, даже произошло какое–то сближение с семейством. Отец «супруга», молодой еще крепкий, нахрапистый мужик, директор мясокомбината, очень к ней благоволил, и даже вроде как шутливо ухаживал. Все понимал: «поматросишь ты моего парнишку и бросишь». Лариса и не скрывала, никакого по–настоящему прочного союза, она себе здесь не планирует. «Тогда, отрежь и отринь». Лариса честно пробовала, несколько раз заводила разговор о том, чтобы Бабич–младший поискал себе настоящую жену. Все это делалось спокойно, без всякого надрыва. Так герцогиня заставляет жениться своего любовника–конюха на камеристке.

Прокопенко и Волчок держались на некотором расстоянии, но не потому что отказались от старшей подруги, а просто не знали как себя вести. И стоило прозвучать первому ее конкретному окрику, тут же встали позу прежнего подчинения.

Прежде Лариса их гнобила и шпыняла, обвиняя в самодовольстве и предательстве, теперь отложила кнут. «Настоящее достоинство это достоинство сохраненное в поражении». — Такая у нее теперь была формула.

Молодые люди, как подавляющее большинство жителей страны были жителями политического болота. Им противно было задрав штаны бежать за Собчаками, но и свинцовые мерзости старых партийных порядков, были отвратны. «Открытая часть закрытого партсобрания». «Да здравствует братство республик сестер!» Такое, конечно, хотелось забыть. Но и новое не восхищало. Они просто кивали напористому телевизору, да, да, победа, но не обнаруживали внутри источника истинного ликования.

Противно и тяжело быть никем.

А тут вдруг оказалось, что они не просто так, не мусор в щелях истории, а носители подлинного, обиженного благородства. Они что–то вроде партии временно отошедшей с передовых позиций. Бинты на ранах после совместного поражения связывают крепче, чем флаги общей победы.

Таким образом, влияние Ларисы в «Истории» стало с одной стороны слабее, но с другой как бы и сильнее. Если раньше сбежать из под ее колпака было делом почти желанным, то теперь, представлялось практически немыслимым. Все равно, что бросить раненого друга.

Разумеется, и Милован, получивший страшный печатный нагоняй за несвоевременную статью про своего кормильца Булгарина, кажется, в «Московских новостях», тянулся туда же. Причем, как и все очень образованные люди, считал, что именно он является и мозгом кружка, даже не представляя до какой степени это не так.

Бережной и Энгельс также стали залетать на огонек все чаще. Причем, с ними присоединилась еще одна мощная линия. В «Историю» стали заглядывать священники. В прежние времена привлечь к работе ЦБПЗ священнослужителя, тем более официальным порядком, было невозможно. Бережной с Энгельсом хотели, но терпели. Теперь же — свобода!

Физики и химики потащили экстрасенсов, инопланетян, гадалок, свидетелей падения Тунгусского метеорита.

Армейцы: бывших офицеров Иностранного легиона.

Историки — священников.

Теперь каждое застолье было освящено, и рядом с Че Геварой (подарок позабытой лесбиянки) появилась икона.

Единственным мужчиной, с которым у Ларисы отношения не складывались, ну ни в какой степени был ее сын. Конечно, виновата она была сама, и даже готова была признать, что виновата. Мать не рядом с ребенком, на что она может претендовать? Вечная червоточина в сердце — я скверная мать!

Неприятные приступы трезвости — а как можно устроить по–другому?

Ребенок в коммуналке под опекой Каблуковых?!

Потом Ларисе неожиданно дали однокомнатную квартиру, и неплохую в новом доме строившемся для сотрудников ЦБПЗ последние лет двенадцать, и вдруг победоносно достроенном прямо среди развалин СССР.

Но улучшение жилищных условий, только усложнило жизненную ситуацию. Ларисе теперь намного труднее было представить сына в одном с собою жилище.

Кто и как будет за ним смотреть при ее графике и режиме жизни?!

Этим вопросом она обычно заканчивала свои сетования о том, что разлучена с ребенком.

С ней никто не спорил, даже из числа тех, кто искренне не видел ничего особенного в ее жизненной комбинации. Если кто–то пытался заикнуться в том смысле, а что тут такого? Лариса смотрела на этого человека как на идиота, и так безапелляционно, что он сам себе начинал таким казаться. И в самом деле, как это мать тридцати трех лет может жить в одной квартире с сыном–пятиклассником?

Ларисе сочувствовали, входили в ее положение, у нее было даже что–то вроде негласного звания матери–героини, в том смысле, что вынужденной жить без своего дитяти!