Михаил Попов - Ларочка

И, наконец, батарея бутылок. Лариса ополоснула каждую, и не просто ополоснула — добилась единообразного сверкания всех. И в тот редкий час, когда солнце, прострелив между углом жилого дома и липовой кроной, на три–четыре минуты проникало через освеженное окно внутрь мастерской, что–то даже праздничное появлялось в облике стеклянной колонны на полу.

Она умудрялась отсиживать свое и на семинарах, и на лекциях, и после семинаров и лекций успевала залететь в магазин в соседнем доме, так что замотанный Руля всегда бывал накормлен и вкусно, так что его к исходу дня обязательно тянуло на постельные подвиги. Он стал даже еще более жаден, чем прежде. В том, как он насыщался своей возлюбленной, появился даже оттенок какого–то невнятного трагизма. Видимо, из–за контраста между силой желания и убожеством обстановки.

От разговоров «о будущем», Руля уходил, и его вроде бы можно было понять — «замот, полный замот!» И он и Плоскина, и другие фарцовщики ждали Коня, который по всем расчетам уже должен был вернуться из экспедиции. «А что, — хихикал Руля, нам и здесь неплохо. Никто хотя бы глаз не колет», — когда Ларисины вопросы становились особенно настойчивы.

Когда не было Рули почему–то всегда появлялся Маркс, то есть Пит. С разными друзьями. Причем, он все время спрашивал Рыбу. Вел он себя, несмотря на любое количество выпитого, теперь очень даже цивилизованно, ни малейших поползновений в сторону юбки хозяйки. Они как–то легко и просто сделались друзья и собеседники. Пит был в отличие от Рули реально информированным человеком, в МГИМо он изучал «атомное право», неизбежно должен был стать большим экспертом в области охраны интересов СССР, но по ночам жадно слушал враждебные голоса, «Свободу», «Голос Америки». «Чтобы быть в курсе дела». Он часто соглашался с ними, но при этом неизбежно оставался при мнении, что они там все равно все «враги и гады».

Приятели Руля тоже были полностью в курсе радиотайн, но выводы делали на удивление другие. Перед Западом самым настоящим образом низкопоклонничали, и проникались все более густым отвращением к системе, в которой вынуждены были функционировать. Песни Плоскины о запредельных «тамошних возможностях» томили их невыездное воображение.

Позиция Питирима нравилась Ларисе как–то больше. В основном, потому что он относился к ней всерьез как к собеседнице, не ленился, даже загрузившись бутылкой портвейна, а то и двумя, объяснять ей детали налета израильской авиации на иракский ядерный центр, и причины нашего невмешательства в этот конфликт.

Приятели Рауля всегда кривили рыла, когда Лариса пыталась вставить свои двадцать копеек в их перманентный треп на политические темы. Это особенно обижало, потому что по ее представлениям их тряпичные разговоры, до уровня политических полетов Пита не дотягивали, фарца скользила по поверхности. «От пачки «салема» до Иерусалема».

И еще у Питирима была «духовность».

От него так приятно, успокаивающе пахло православием. Причем, православие его было не отсталого, затрапезного домашнего образца, не такое, чтобы его тихо стыдиться, пряча крестик под ладошкой.

Это было нечто очень продвинутое, «клевое», не джинсы, не сапоги на «манной каше», и даже не стереосистема «грюндиг», а что–то «об настоящем».

Особый акцент всей этой несомненной, и солидной и одновременно наимоднейшей «духовности» придавало то, что ей предавался не просто умный отпрыск влиятельных московских родителей, а сын советского космонавта, человека побывавшего в небе по–настоящему. Значит, тут наверняка что–то есть.

У Пита было очень много самых разнообразных связей и контактов, поэтому Лариса нисколько не удивилась, когда, столкнувшись во время очередного посещения мастерской с Рулей, они друг друга и узнали и даже дружелюбно поприветствовали.

Пит, достал из сумки две бутылки великолепного крымского хереса, поставил на стол, и весело предложил.

— Выпьем с гоем, где же кружка!

— Ты бы стучался, а то сорвал нам всемирный заговор, когда мы теперь соберемся. — Сказал, зевнув, Плоскина.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Пит давно и даже регулярно отоваривается по каналам Рауля, потому что привык к одежде хороших сортов, поступающей только «оттуда».

— Что Рыбу ждете? — Спросил Пит

— Да, Коня. — Кивнул Руля.

— Где скачет теперь эта Рыба?

Выпили по стакану, по второму, Лариса носилась с кухни к столу и обратно.

Когда кончился херес, Рауль достал из шкафа две литровых бутылки «рикадонны». Кстати, купленной накануне без всяких фарцовочных ужимок в «Новоарбатском» гастрономе. Когда заканчивалась вторая, вдруг со стороны двора послышались неизвестные звуки. Они нарастали, вырастали в размерах, как будто в узкий темный двор медленно вдвигался ржавый паровоз, цепляясь боками за стены.