Михаил Попов - Ларочка

— Он что сам просил тебя об этом.

— Но я же не слепой, Лара, он сразу впадает в такую прострацию, когда я завожу речь обо всей этой службе.

Лариса понимала, что раскатывать перед стариком склейку из идейных аргументов бессмысленно. Да, она всегда считала, что русская армия лучшее и важнейшее создание отечественной культуры. Это и семейная их Коневых мысль, и общественная позиция ее Ларисы Коневой на настоящий момент. И весь разлагающий яд берется от тихих, лукавых предательств в верхах, от того, что дети наших министров не идут в те самые чеченские окопы, а садятся на белые билеты, или еще хуже, едут учиться в Женевы и Лондоны. А ведь это не что–то, а искренняя родительская любовь питает повсеместное, сверху до низу, предательство. Россия — рыба с испорченной головой. И даже друзья… Вон Милован, под всю свою болтовню о Скобелеве, сынка Тимошу тихо отмазал, и даже рассказывал об этом в буфете как подвиге своего ума и изобретательности. Такие теперь подвиги. Причем, Тимоша этот гарный, справный парубок, аквалангист и драчун, не то что родимый тюфячок Егорка.

И какая же она сама будет борец за чистоту в рядах, за славу русского оружия, если своего рыхлого сынка откосит от его естественной мужской судьбы.

— Сын генерала Пуликовского погиб в Чечне…

Лион Иванович сердито замахал на нее цыплячьими лапками.

— Вот именно, сын генерала. Это их военное, генеральское дело. Сын генерала платит за право ускоренно самому стать генералом. Мы не знаем, может, он сам попросился. А тут другое. Интеллигентный мальчик и очень, очень грязная война.

— Хватит дядя Ли.

— Офицеры торгуют солдатами как крепостными. Все украдено или продано. Чеченские бандиты после боя приезжают расслабиться в московскую сауну. И ты хочешь, чтобы твой мальчик, единственный мальчик стал бараном в этих горах?

— Ему же еще почти год до призыва.

Лион Иванович молча ушел.

Участок был разделен на две примерно равные части, как и дом, купленный Коневыми в поселке Пуговичино. В их части сада имелось три старых, раскидистых, очень плодоносных яблони, несколько молодых слив и мертвая груша. Николай Николаевич сидел на крыльце в тельняшке и трениках, покуривал и прикидывал спокойным глазом объем работ. Нина Семеновна возилась с не разобранным барахлом в доме.

Лариса с Гапой осторожно блуждали между грядками, стараясь не запачкать дорогие туфли и брюки.

— Признаться, он меня окончательно сразил.

— Ты рассказывай, рассказывай. — Затягивалась папиросой Агапеева, она с презрением относилась к тонким сигареткам подруги, в том, как она сама курила, чувствовалась большая привычка к мужскому обществу. К тому же она сегодня была мрачнее обычного, нервнее и злее. Но своей роли конфидентки счастливой подруги не изменяла.

Лариса практически цвела, и если бы ей захотелось остановиться где–нибудь под окном, то пчелы ее скоро стали бы принимать за жасминное дерево. Так она благоухала и не только духами, но и порывами светлого настроения.

— Я почти с самого начала немного третировала его, ты помнишь, что слишком солдафон, прямолинейный, квадратный. В шутку, конечно. Да и, если честно сказать, мне нравилась его мужской стержень в сравнении с моим вялым лекторским контингентом. Слова болтать они мастера, а чтобы гвоздь забить, не говорю уж о мужском поступке…

— Ну, ну.

— Так вот ему, чтобы чуть–чуть позлить, намекала, что нет в нем артистической жилки. Я видела, что он все больше помалкивает, когда рядом какой–нибудь умник из моих.

— Признак ума — не ляпать лишнего.

— Это женская добродетель — молчание. Так вот, я не уколоть его хотела, хватит с меня артистичных и на работе, мне был нужен характер, нет сейчас русского мужского характера.

— Да, уж. — Агапеева долго искала, куда девать окурок, прикончила каблуком.

— Целую неделю его не было…

— Я же тебе говорила — сына хотели сажать.

— Я думала что–то случилось, начинает отползать товарищ генерал в семейную бухту.

Агапеева закурила.

— А позавчера утром сажает он меня в свою «волгу» и куда–то в Подмосковье.

— Я слушаю, слушаю.

— Ехали часа три, а то и меньше. Даже с пикником. Приезжаем — непонятно. Военная часть, не военная часть. В глухом лесу колючая проволока, бараки, все солдатики по пояс голые на спортгородке. Обедаем. Потом стрельбище. Солдатики тарахтят, доски кулаками ломают, на стену лезут в дыму.

— Понятно.

— Но, самое интересное, под конец.