Михаил Попов - Ларочка

— Ну и?

Шамарин опять отхлебнул и отвратительно усмехнулся. Лариса почувствовала, что Бабич оторвался от жульена и смотрит искоса в ее сторону. Но снявши голову…

— Ну, говори. Юбиляр.

— Вон за той дверью начинается коридор. По правой стороне кабинет. Номер четыре.

— А…

— А твоего мальчика я завтра жду к девяти. — Шамарин внимательно посмотрел на сидящего все в той же позе, ударенного молнией ужасного понимания Бабича.

Лариса поняла смысл этого взгляда, но ей было не до этого, она вела торопливые вычисления в голове. Девять — хватает времени и отвезти на подпись шефу, и к Пажитному, и все окончательно оформить.

Она решительно встала. И даже попыталась юмором снять напряжение.

— Ты сам этого хотел.

Шамарин улыбнулся.

— Не спеши. Минут через десять.

Это были нелегкие десять минут. Они с Бабичем друг на друга не смотрели. Чтобы еще и не молчать в такой ситуации, Лариса медленно повторяла ему план его завтрашних действий. Старалась, чтобы речь звучала спокойно, даже обыденно. Дело, есть дело, и нечего сюда подмешивать, что–то другое. Хотя жаль, конечно, что Бабич не курит. Он бы только сейчас вернулся сейчас с другими гостями из курилки, и ничего ему не надо было бы объяснять. Впрочем, эта бородавчатая тварь специально подползла, когда парнишка был рядом. Не может отказать, так хочет наказать!

Поглубже втоптать.

Она в третий раз прокрутила пластинку с инструкциями.

Бабич глухо сказал.

— Десять минут прошло.

Лариса встала посмотрела в сторону Шамарина. Он взглядом с ней не встретился, но ей было понятно, что он в курсе — она уже готова. Теперь, главное не глянуть в собачьи глаза Бабича. Вообще, кто бы мог подумать, что он возымеет такие права на ее самоощущение. Радовался бы, что вообще допущен…

Взгляды их все–таки встретились.

Он смотрел еще несчастнее, чем она могла представить. Больная, брошенная, голодная собака.

— Мне тебя подождать?

Лариса резко развернулась и резко пошла в сторону от стола. Тихо шептала про себя «скотина». На Бабича она была сейчас более зла, чем на Шамарина.

Четвертый кабинет не был специально подготовленным будуаром, как ей представлялось. Канцелярский стол, кресло на винте, два стула у стены, карта СССР, шкаф с картонными папками. Конечно, какой–нибудь разврат можно развернуть на любой территории, но все же хотелось бы… а, юбиляр принимал решение в состоянии цейтнота.

Лариса села в кресло. Огляделась. Ключ в двери есть. Ну, хоть что–то.

Прислушалась.

Пока никаких шагов по коридору.

Вдруг по телу пробежала сильная нервная искра и разразилась сильным смешком. Она вспомнила гродненское общежитие. Сиди, и жди. Отдалась, так отдалась. Повторная потеря девственности. Тогда физической, теперь… как бы это назвать? Впервые она сойдется с мужчиной без малейшего и мимолетнейшего влечения. Исключительно, по делу! По важнейшему, для очень многих людей важному делу. Сколько она сможет сделать полезного, когда и если… Если бы сейчас здесь на стене висел портрет Ленина, он бы имел полнейше право крикнуть ей — политическая проститутка! Эта мысль не уязвила ее, а как бы пихнула в бок веселым локтем. Чего, мол, сидишь, еще дел пять полных куч.

Телефон.

Лариса набрала номер шефа. Услышала его разрушенный как Брестская крепость голос.

— Михаил Михайлович, завтра в одиннадцать я у вас с машиной.

— Лариса…

— Все, можете считать себя депутатом. Главные глыбы отвалены, осталась мелкая, хотя, признаться, и не очень приятная работенка.

— Лариса…

— Больше я не отнимаю у вас времени, отдыхайте перед завтрашним. Хотя там что, одна подпись, короткая беседа с одним человеком.

Михаил Михайлович вздохнул так, будто у него было не две, а как минимум шестнадцать ноздрей.

Лариса положила трубку. Положила ладони на полировку стола. Так. И снова прислушалась.

Шагов все еще не было.

Невозможно было ни о чем не думать. Более того, невозможно было не думать об отвратительности предстоящего любовника. Переживания всех дев, насильственно выданных по расчету родителей, зашевелились в ней. Все «Неравные браки», все «Анны на шее», «я в торги не вступаю». Школьное образование, как эскалатор в метро выдавало из под сознания новые ассоциации. Зоя, Космодемьянская Зоя. Умри, но ничего не дай без любви!

Нервно, некрасиво гыгыкнула, в ответ на непреднамеренный каламбур, зажала рукою рот.

Может, удастся все обратить в шутку? Но она понимала, что ничего в шутку обратить не удастся.