Михаил Попов - Пора ехать в Сараево

Престарелый шпион чувственно зашамкал губами в задних рядах — в том смысле, что если надо что–то поведать, то он поведает.

Решительный, необыкновенно деловой сегодня пан Му–сил остановил графа и прочих желающих поделиться своими интимными горестями.

— Вы правильно нас поняли, господин Пригожий. Все мы в настоящий момент являемся в той или иной степени врагами мадам Европы и желали бы ей всяческих несчастий. Ее способы интриговать возмущают и отвращают всех. Мы предпринимаем определенные, как нам казалось, даже изощренные шаги к тому, чтобы ее погубить.

— И что? — Иван Андреевич сделал вид, что готов усмехнуться.

— Не желая доставлять вам дополнительные переживания, все же расскажу. Просмотренная вами фильма не единственная в своем роде.

— Кстати, кто их снимает? Этот человек ведь должен постоянно находиться в доме на законном основании! Присутствующие неуверенно переглянулись.

— А-а, теперь уж все равно, — нахмурился пан Му–сил, — эти пленки передала нам мадмуазель Дижон. Побуждения ее были вполне бескорыстны. Она действовала из чистой ненависти и святой зависти.

— Знаю, она завидовала сестре, но при чем здесь чистота? Она завидовала, потому что в мадам Еву все влюблялись, а в эту лупоглазую бестию никто. Она со своей девственностью была еще более развратна, чем мадам Ева со своими многочисленными любовниками, в которых, кстати, я не слишком верю, господа.

— О, не сомневайтесь! — слезливо прошептал сэр Оскар.

— Даже если все так, то мне плевать. Мое чувство к ней останется… Я все равно буду ее любить. Ибо никто не в силах отнять у меня тот волшебный месяц, когда мы… да что я вам буду рассказывать, господа! Вам меня не понять. Потому что не дано! Я благодарен, слышите, благодарен мадам Еве! А эти пушки, политика, эрцгерцог, император — мишура и чушь! Пусть она спала с императором когда–то… Пусть она даже с паном Вороном… ее вынудили или люди, или обстоятельства. Я прощаю, прощаю ей! Более того, считаю, что она не нуждается в моем или чьем–либо прощении. Во время этой речи пан Мусил рефлекторно рылся в карманах, на пухлом лице менялись гримасы. Было понятно, что он сейчас достанет еще какой–то аргумент.

— Похвально, хотя и ненормально, что вы способны на подобные чувства. Вы прощаете мадам давнишнюю связь с императором и с нашим умником паном Вороном. А вот садовник?

— Что садовник? — не понял Иван Андреевич.

— Аспарух Слынчев.

— При чем здесь садовник? Вы мне что–то про него уже говорили, но я не понимаю.

Пан Мусил достал клетчатый платок и промокнул у себя под подбородком.

— Я уже сказал вам, что мы хотим уничтожить мадам Еву. С этой целью мы направили императору копию пленки, которую вы только что видели.

— А я сказал вам, что мне плевать и на пленку, и на императора. Я люблю мадам — несмотря ни на что.

— Увиденный вами эпизод не единственный на этой пленке. На ней зафиксировано и то, как мадам Европа соединяется с болгарином. Со своим идиотом–садовником. Понимаете, о чем я говорю? Она делала это как раз в разгар вашего с нею «медового месяца». С садовником. Не после того, как вы поссорились, а во время романа. Какая неуемность! Вы считали этого болгарского мужика чем–то вроде домашнего животного…

— Хватит! — прохрипел Иван Андреевич.

— Прикажите включить машину, мои слова можно подтвердить документально.

— Не надо. — Иван Андреевич прижал ладони к вискам. Оружейник продолжал говорить:

— Кстати, история с садовником имеет неприятное завершение. У нас есть сведения, что император ознакомился с фильмой.

— Погодите.

— И вместо того, чтобы расправиться с мадам, как мы очень рассчитывали, он велел наказать садовника. Не более и не менее, как кастрировать.

— Что же в этой ситуации ждет эрцгерцога? — поинтересовался тихо киномеханик и испуганно замолчал. Пан Мусил продолжал обращаться к Ивану Андреевичу:

— Теперь вы понимаете, юноша, что… Юноша поднял на него безумный взгляд.

— Я понимаю только одно, что я люблю мадам Еву.

— Вас не волнует тот факт, что вас могут приравнять к садовнику?

— Вы говорите непонятно.

Пан Мусил снова вытер под подбородком. Лицо его сделалось страшным.

— Сейчас вы меня поймете. Вы цепляетесь за этот свой эфемерный месяц любви как за воспоминание о потерянном рае. Эпизод с садовником вам кажется всего лишь недоразумением. Гадким, но всего лишь случаем. Так я вам сейчас докажу, что никакого эдема, июньского эдема не было. С самого первого дня, с самого первого часа эта чудовищная женщина просто использовала вас. Как? Вам ведь известно, что мадам актриса. Так вот, сюда, в Ильв, она приехала не только для торговли французскими пушками, но и для съемок некой фильмы. Весьма и весьма скандальной. Самой скандальной из всех до сих пор существовавших. Не догадываетесь, какой именно?!