Михаил Попов - Пора ехать в Сараево

— Этого не может быть!

— Чего, чего не может быть?! — возмущенная волна пробежала по залу.

— Его Высочество верный семьянин. Я читал. Он влюблен в свою супругу графиню Хотек. Пан Мусил по–хомячьи оскалился и потряс полненькими ручками.

— То–то и оно! Эрцгерцог действительно любит жену. Он ни в коем случае не собирался изменять графине. Он примчался, чтобы разобраться с пушками, он не подозревал, что попадет в такие опытные лапы!

— А когда это он приезжал в Ильв? И почему никто этого не заметил?

— Вчера, вчера приезжал. И, разумеется, строго инкогнито. Вы бросились в реку, он бросился в автомобиль — так, кстати, ничего и не добившись от этой… Верно, теперь он уже находится в расположении австрийских войск в Тарчине. Маневры прошли хорошо. А 28, в день Святого Вида, он, как и собирался, въедет в Сараево. Не забывайте, мы живем в век невероятного развития техники. Механические колеса уничтожают расстояния. Кинопленка делает тайное явным, как вы только что имели возможность убедиться.

— Как же инкогнито, когда мундир?

— Ну, это вы совсем о смешном, поверх можно набросить плащ с капюшоном и поднять верх машины.

— А что ему было здесь надо? И что, никто не заметил

его отсутствия — ни генерал Потиорек, ни его жена?

— О, вы читаете газеты, интересуетесь политикой?

— Не неотступно.

Торговец пушками улыбнулся как человек, который знает ответы на все вопросы, которые ему могут быть заданы.

— Его Высочество, как и всех нас, возмутила афера с французскими пушками. Он не может не заботиться о процветании своей военной промышленности. Чтобы не откладывать дело в долгий дипломатический ящик, он приехал тайно и лично, чтобы вмешаться в ситуацию и поломать сделку, если ее еще можно поломать. Граф Консел промурлыкал что–то одобрительное, мол, надо, разумеется, такие соглашения ломать и крушить.

— Князь Петр не смог дать вразумительных объяснений своего странного антигосударственного поступка и сослался на тайное влияние мадам в этой истории. Она давно уже была известна эрцгерцогу как любовница императора, и его давно возмущало то, какое она оказывает влияние на дела.

— Откуда вам все это известно? — как можно недоверчивее спросил Иван Андреевич, хотя верил каждому слову. Пан Мусил не счел этот вопрос вопросом.

— Узнав, что эта авантюристка в городе, эрцгерцог направился к ней, чтобы раз и навсегда покончить с нею и ее кознями. Факт предательства интересов Австро — Венгрии был налицо.

— Не вы ли информировали его о сделке?

— У него достаточно своих шпионов. Итак, он поехал на Великокняжескую улицу. Остальное вы видели.

— Он изнасиловал мадам.

— Скорее она его соблазнила. Поверьте, способности и умения мадам в этой сфере ни с чем не сравнимы. Ежели вам недостаточно собственного, простите, опыта, могу призвать и иных свидетелей. Иван Андреевич не успел возразить, свидетели явились. Братья Маньяки со слезами на лживых глазах рассказывали ему, как она мучила их, соединяясь с ними по очереди, каждому обещая счастье и обманывая всех.

— Когда это было, господа? — недоверчиво усмехался секретарь.

— Это было во время прогулки на авто. О Господи, подумал он.

— А вы, находясь все время рядом, были в полном неведении и думали, что числитесь официальным любовником. Вы подвергались издевательству втрое большему, чем каждый из нас, трех несчастных братьев. После слезоточивых итальянцев выступила британская дипломатия. Сэр Оскар, перебарывая приступы нервного удушья, пытался описать, какою кровью истекало его больное сердце, когда он понял, что разноцветные голуби грязно совращены великовозрастной гетерой. Что может быть ранимее старого гомосексуалиста?

— А вы думали, что это длится вздорная ссора меж госпожою и секретарем? — прокомментировал пан Ворон, выступая на первый план с улыбочкой, скрывающей, несомненно, душевную язву. — Даже я, — развел он руками, — даже я, при всем циническом наклонении ума… ведь я поставил свое перо ей на службу совершенно бесплатно. Несколько случайных ласк — и все. Воспользовавшись моим ослеплением, она скупила мои долговые расписки и передала их этому дегенерату Пас–ку. Я погиб. Я погублен, но не знаю — за что?! Иван Андреевич покосился на очкастую обезьяну, и его затошнило от подвижных думающих бровей.

— Вы еще скажите, что она и господина Консела соблазнила, — сказал он, но тут же вспомнил о рассказе начальника полиции и от этого потерял последнюю уверенность в своих силах.