Михаил Колесов: Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]

И туту началось! Самолет стало кидать вниз и вверх, влево и вправо. Вскоре Мишка понял, что ему плохо, очень плохо… Наконец, его вырвало. Арбуз!.. Потом стало очень холодно. Из пилотской кабины принесли теплую куртку, его укутали, он согрелся и уснул. Проснулся уже тогда, когда самолет стоял с выключенными моторами. Он проспал весь полет!

Был уже поздний вечер. С подмосковного военного аэродрома они с отцом добирались на попутной машине. Потом ехали через ночную Москву на такси.

Перед глазами Мишки, никогда еще не видевшего большого города, мелькали ярко освещенные ночные улицы, заполненные бешено мчавшимися и непрерывно сигналившими машинами. По просьбе отца таксист проехал через Красную площадь, и Мишка увидел красиво освещенный Кремль. Это все казалось продолжением сна. Наконец, поздно ночью они добрались до дома, где жили родители отца. Второй арбуз был торжественно вручен бабушке.

Заканчивалось лето 1951 года.

Я познакомился с ним при совершенно фантастических обстоятельствах. В то время мы жили в гарнизонном городке под Симферополем. И вот однажды летом 1955 случилось так, что вместо обычного пионерского лагеря под Евпаторией, я попал в Гурзуф.

Южный берег Крыма мне казался тогда где–то там очень далеко за грядой Крымских гор. И, действительно, попасть туда в то время было не так просто. Старая дорога из Симферополя на Ялту была тяжелой и крутой. Две машины на многочисленных закрытых поворотах не могли разойтись. Предупреждая сигналом друг друга, ехавшая сверху машина должна была остановиться, пропуская ехавшую снизу. Внизу повороты, казалось, обрывались в пропасть. Война закончилась не так давно, многое еще в Крыму напоминало о ней. Машины были только военные, так что поездка на Юг была большим событием, тем более для двенадцатилетнего мальчишки.

В тот день стояла прекрасная солнечная погода. Когда, после утомительных подъемов и спусков, «виллис» преодолел перевал, я сначала не понял, почему корабли плывут по небу. Это было море, сливавшееся с небом на горизонте.

Гурзуф открылся неожиданно, утопавший в виноградниках маленький поселок вблизи величественной Медведь–горы. Узкие и извилистые улицы, низкие дома из бутового камня с нависавшими деревянными балконами и закрытыми за глухими стенами двориками — все это казалось декорацией к какой–то восточной сказке.

Здесь мне предстояло прожить несколько дней в семье бывшего сослуживца отца «дяди» Саши Чуносова.

…Встав рано утром, я сбегал вниз на «чеховку», закрытый для «посторонних» между скал пляж у дачи Чехова. Купался в чистейшей, прозрачной и еще прохладной воде вместе с маленькими «бычками», шнырявшими у кромки берега. Высыхал на камнях, разгоняя шмыгавших по своим делам крабов. Затем шел на рыбацкий причал встречать вместе с гурзуфскими мальчишками шаланду, возвращавшуюся с утреннего лова. Если улов был удачным, то я приходил к завтраку с несколькими рыбешками. Целыми днями лазил по окрестностям Гурзуфа и был счастлив. Что для мальчишки может быть прекрасней свободы и моря!

Однако судьба преподнесла мне еще один подарок. Да, еще какой!

Родители сообщили, что они уезжают в санаторий в Сухуми, и мне предстоит задержаться в Гурзуфе еще на месяц. Я, конечно, не возражал…

И тогда я неожиданно попал в знаменитый пионерлагерь «Артек», в котором работал «дядя» Саша.

Это был особый — «пятый» — лагерь. Здесь собрались ребята, родители которых были сотрудниками «Артека», или ребята из крымской «глубинки», из городов и поселков степного Крыма, то есть те, кто никогда в то время не попал бы в «Артек» иначе. Наш лагерь был во всем необычным. Жили мы в обычных больших армейских палатках, спали на армейских походных койках. Умывались на ручье и вечерами жгли костры, — лагерь находился в лесу у подножья Медведь–горы. Конечно, никакого электричества и водопровода не было. Кухня и столовая тоже были «полевые». Но мы носили ту же «артековскую» форму, пели те же «артековские» песни, участвовали во всех спортивных и культурных мероприятиях в «нижнем» лагере. Но чаще ходили в горные и морские (на шлюпках) походы и пользовались значительно большей свободой. Наши «пионервожатые» не очень–то отличались от нас по возрасту. Так что вокруг были только «свои».

Часто бывали на экскурсиях по городам южного побережья. Особенно сильно впечатление произвел на меня Севастополь, куда мы прибыли на артековском катере. Тогда город был еще полуразрушенный, только начинавший восстанавливаться. Здесь все еще дышало войной. И все–таки это был большой красивый город.