Владимир Топилин: Остров Тайна

После того как посадили Михаила, мачеха перестала печь хлеб, покупала на припрятанные от хозяина деньги у соседей столько, чтобы хватало ей и любимым отпрыскам. Подарок Мельниковых: большой, свежий, утром испечённый каравай хлеба, для Маши стал лакомством, сравнимым с так хорошо запомнившимся сладким пряником.

Маша улыбалась. Она представила, как сегодня вечером подоит корову, а потом с парным молоком покушает на сеновале хлеб, который ей дали добрые дяди в тайге. Ей казалось, что в мире нет ничего вкуснее! За то, что Бурёнка дает ей молоко, она поделится с ними небольшими кусочками хлеба. И Разбою даст. Разбой – добрый друг Маши, верный пёс, которого всегда держат на привязи. Когда девочка плачет, спрятавшись под крыльцо, Разбой жмётся к ней, лижет лицо и тихо скулит. Только он понимает её горе, наверное, тоже плачет, зная, что такое боль. Тишка и Митька не раз избивали преданного сторожа палками.

На большом, отведенном под посадку картофеля участке, – никого. Пожухлая ботва перемешалась с бурьяном. Не хватило сил у Машеньки обработать большое картофельное поле одной. Помощников не было. По краям – высокая трава-дурнина, в которой сейчас хорошо прятаться от посторонних глаз.

За огородом, прямо перед домом, стоит пустующий амбар для зерна. В этом году туда никто не насыплет пшеницу и рожь. Слева – зимние пригоны для скота. Наверху – полупустые сеновалы, в которых сена, как говорил отец Михаил, на один жевок.

Осторожно пробравшись к пригонам, девочка залезла на сеновал. Здесь ей знаком каждый угол, много раз приходилось прятаться от пьяной мачехи и ее сынков, ночевать одной, закутавшись в старое одеяло на остатках пахучего сена.

А вот и доброе убежище в уголке над коровником. Маша положила хлеб на сено, накрыла одеялом. Сегодня вечером она заберётся сюда съесть припрятанный запас, запивая его тёплым молоком, и будет слушать, как сытая коровушка пережёвывает жвачку, фыркают отдыхающие лошади, где-то далеко на угорье шумит хвойный лес, а в глубоком логу журчит беспокойная, холодная речка. И станет ей так хорошо, тепло, сытно, почти как тогда, когда она забиралась сюда с отцом из душной избы на ночлег. Он прижимал её к себе, рассказывал истории и сказки, а она, счастливая, засыпала, чувствуя его сильную, мозолистую ладонь, крепким, детским сном.

Забравшись по куче слежавшегося сена под крышу, Машенька заглянула в щель между досок, откуда хорошо просматривалась ограда дома.

Посреди двора на чурке сидит Митька. Уставившись в одну точку, он снова и снова бьёт палкой по камню, пытаясь понять, почему тот не разбивается. В его глазах пустота. Мачехи Натальи и Тишки не видно.

Недолго задержавшись у наблюдательного пункта, Машенька спустилась с сеновала по лестнице. Разбой услышал её шаги, выскочил из-под крыльца, узнал, радостно залаял. Митька повернул голову, от удивления открыл рот, выронил палку, вскочил на ноги, какое-то время смотрел на девочку. Он был твёрдо уверен, что никогда больше не увидит её.

– Ты это… откуда?! – только и мог пролопотать Митька, но ответа не получил.

Не обращая на него внимания, Маша подошла к Разбою, приласкала собаку, после зашла в дом. Митька так и остался стоять с открытым ртом.

В доме прохладно, печь не топлена, полы не мыты, половики раскиданы по углам. За столом, уронив голову на руки, спит пьяная мачеха. В подвесной люльке кряхтит грязный и мокрый Егорка. Никто не может поменять ему пелёнки. Увидев Машу, братишка просветлел, улыбнулся двумя передними зубами, запищал котёнком, протянул навстречу ручки. Та взяла его, опустила на пол, побежала на улицу менять опилки в люльке. Митьки во дворе уже не было, по-видимому, он побежал за Тишкой, чтобы сообщить о неожиданном возвращении чернушки.

Девочка быстро уложила в зыбку одеяльце, сверху расстелила чистые, сухие простыни, налила в таз воды, чтобы искупать Егорку. На шум повернула голову пьяная мачеха. Заправив на голове разметавшиеся космы, Наталья в бешенстве сузила злые глаза:

– Ты где это цельную ночь пропадала, гадина?!

Началось!.. Маша опустила голову, стараясь не обращать на нее внимания, молча продолжала обмывать Егорку. Лишь бы за волосы не начала таскать! Мачеха поднялась с табурета, раскачиваясь из стороны в сторону, размахивая руками, залилась ругательствами.

Во дворе, сквозь одинарное окно послышались взволнованные голоса: прибежали Тишка и Митька. Братья ещё долго не решались зайти внутрь дома. К этому времени Маша успела уложить Егорку в люльку, сунула ему в рот бутылку с остатками, как оказалось, прокисшего молока. Ребёнок выплюнул соску, недовольно закричал, ещё больше распалив мать.