Владимир Топилин - Тропа бабьих слез

Самый старый из всех, восьмидесятилетний представитель рода Погорельцевых, дед Лука Власович был настоящим наследником веры старообрядцев. Своей строгостью, властью, иногда граничившей с долей жестокости, глава семейства держал под контролем остатки некогда многочисленного рода. Подобный характером своему отцу, пятидесятилетний сын Фома Лукич не отличался складом от предка. Такой же суровый, требовательный, он строго спрашивал со всех о возложенных обязанностях. Его дорогая супруга Мария Яковлевна пунктуально выполняла заветы веры и следила за порядком в доме. Племянник Маркел к своим восемнадцати годам был настоящим хозяином Медвежьего озера и округи. Большой любитель и знаток тайги, он не ушел к людям, как братья и сестры, а остался верен родным просторам. Пятая, возможно, обиженная жизнью душа, была дочь Фомы Лукича и Марии Яковлевны, давно засиженная в старых девах Софья.

Несколько лет назад, тогда еще молодая, на выданье девушка – у староверов выходят замуж рано, в 16 лет – пошла весной за березовым соком. Ее привлек жалобный детский крик. Софья бросилась на голос. Она увидела неподалеку, на поляне, естественную в природе картину охоты: стремительный ястреб теребил раненого зайца. Софья поспешила на помощь, отбила косого, жалея, подняла на руки. Переживая очередную трагедию, – заяц думал, попал в руки охотника, – длинноухий попытался вырваться, стал отчаянно бить задними лапами и разорвал девушке когтями задних лап лицо. Трагедия была непоправимой. У девушки была изуродована левая часть лица, вытек глаз, порваны губы, нос, щека. Мать не смогла помочь дочери естественными, природными средствами. До конца своей жизни Софья осталась изуродованной страшными ранами. О предстоящей свадьбе не было речи. Увидев девушку, жених тут же отказался от совместной жизни. Обреченная быть вечной невестой, Софья покорно приняла свою судьбу одиночества. Чтобы не привлекать к себе внимания людей, теперь она больше старалась быть одна. В свои двадцать три года Софья ни разу не была в поселке.

Три года назад на заимку приходил Андрей Сердюк с напарником по охоте. В свое время, в японскую, Сердюк воевал на крейсере, видел море и всех ее обитателей. Увидев Софью, флотский мужик живо присушил девушке обидное прозвище – Камбала. Сердюк с товарищем ушел, а имя осталось. Теперь все, кто приходил на заимку, уже звали Софью Камбалой, а не по имени. Отец Софьи Фома Лукич, то ли от досады или сожаления, жалостливо косился на дочь, про себя шептал: «Хучь бы забрюхатела от первого… дедом сделала… да кто ж на тебя посмотрит? Эх, жисть…»

Тиха, спокойна, размеренна жизнь таежной заимки. Каждый день похож на предыдущий. Трепетное, раннее утро начинается рано, до рассвета, с глубокой, проницательной молитвы. Завтрак длится в полном молчании. После трапезы Погорельцевы расходятся по своим делам. Лука Власович неторопливо обходит хозяйство, проверяя в постройках каждую мелочь: насколько прочно подходят ворота, ладно ли прикрыт мшаник с пчелами, погрызли или нет мыши сети. Сын Фома Лукич всегда при деле: чинит нарты, стругает лыжи, шьет хомут для мерина. Женская половина заимки в доме: надо выскоблить стол стеклом, приготовить еду, починить одежду и прочие мелочи, к чему не должна притрагиваться мужская рука.

На заимке нет лишь одного человека. Маркел без завтрака уже в тайге. Конец апреля – пора глухариных свадеб. На соседнем хребте токовище древних птиц. До зари парень побежал проверять с вечера расставленные петли. По насту это сделать легко, но надо успеть до восхода солнца, пока не прокис снег. Стоит задержаться, проспать, будешь проваливаться по пояс.

Позднее утро. Солнце пересело на пятый сучок кедра. Прозрачное, безоблачное небо дышит здоровьем жизни. Говорливый ветер прилег отдохнуть на выступе скалы. Где-то на озере глубоко, глухо разговаривает полынья. Морозный воздух напитан смолой оживающих деревьев, набухшей вербой, плотным настом, ледяной скалой за домой, парным тесом на крыше дома, дыханием коня, пригоном для коровы. На лужайке, перед времянкой, вчерашнее солнце съело кусок слежавшегося снега. Первая проталина тут же окрасилась робкими ростками молодой травы. Дед Лука присел на корточки, отодвинул в сторону пышную, седую бороду, задвинул на затылок шапку, вскинул брови:

– Ишь ты! Едва оттаяла, а уже ползет!..

– Кто полезет? – отозвался из-под навеса сын Фома.

– Ну так, букашка. Вчерась тут снег был, к вечеру высох, а ныне уже букашку пригрело!