Дан Берг - Поющие золотые птицы[рассказы, сказки и притчи о хасидах]

Заседание судей подходило к концу, когда открылась дверь, и в каземат вошел человек в скромной гражданской одежде. Сановники побледнели от страха, узнав самого Государя Императора, который подал им знак молчать. Раби встал со своей скамьи навстречу вошедшему и поклонился уважительно и с достоинством.

— Почему, раби, ты приветствуешь меня, как царя? Разве моя одежда не говорит тебе о том, что я простой гражданин? Люди узнают своего Императора по блестящему мундиру, по золоченым каретам, по окружающей его свите генералов и министров, — сказал царь.

— Я знаю, передо мной стоит царь, ибо сердцу моему дано ощутить тот особый трепет, какой лишь помазанник Божий может вызвать в душе.

— Я много наслышан о твоей мудрости и святости, раби. Знаю, что возвели на тебя напраслину. Я бы хотел услышать от тебя ответ на один вопрос.

— Я весь внимание, Ваше Величество.

— Как доказать, мудрец, что существует в мире Бог?

— Ваше Величество, назовите и опишите мне вещь, которой не существует в мире.

— Как же я могу назвать несуществующую вещь? — изумился царь.

— Вот это и есть лучшее и яснейшее доказательство существования Бога в мире! — с торжеством провозгласил цадик.

— Сколь кратко твое слово! Воистину, очевидность лишь умаляется доказательством, — заметил царь.

— Кто доказывает слишком много, тот ничего не доказывает, — сказал раби.

Весьма удовлетворенный беседой, Государь Император распорядился немедленно отпустить цадика на волю.

— Вот какую историю я хотел рассказать вам, любезные мои хасиды, — сказал раби Яков и стал внимательно всматриваться в лица сидящих за столом. Жена его Голда скучала. Да и хасиды не все прониклись пафосом этой истории. Раби Яков был несколько обижен. «Жизнь мудреца скучна для скучных людей», — мстительно подумал он. Только Шломо, лучший и любимый ученик раби Якова, испытывал явное нетерпение, дожидаясь, когда учитель поинтересуется его, Шломо, мнением. Не забывая, что ученик его получил европейское образование, а также памятуя о том, что этот самый начитанный хасид не раз уж ставил его в неловкое положение своими чрезмерными познаниями, раби Яков колебался, спросить ли у Шломо, по какой такой причине тот столь сильно возбужден. Заговорив первым, Шломо помог цадику выйти из затруднения.

— Учитель, мне известно, что весьма похожее доказательство существования Бога было сделано задолго до того, как герой твоего рассказа беседовал с самим Государем Императором.

— И кем же оно было сделано, любезный Шломо? — с внешним ехидством, но внутренним страхом спросил раби Яков.

— Одним мудрецом, жившим в городе Амстердаме, имя которого я называть не хочу, боясь вызвать твой гнев, раби.

— Ты уже вызвал его, Шломо, — громко воскликнул цадик, — я знаю кого ты имеешь в виду. Не зря раввины отлучили этого вероотступника от общины и прокляли его. Не может быть, чтобы хасидский мудрец повторял слова безбожника. Должно быть, ты в своей Европе плохо читал эти вредные книги. Читай получше, дружок. То есть я не то хотел сказать! Читай книги цадика, дорогой Шломо! — успокаиваясь, поучительно заметил раби Яков и спросил, не желает ли кто–нибудь еще рассказать историю.

В одном еврейском городе умер глава местных хасидов, почитаемый цадик и мудрец. Из родных оплакивали кончину раби вдова и дети — сын Мордехай и дочь Лея — вот и вся его семья. Как часто бывает, место хасидского раби занял сын. Резон такой: во–первых, по мнению большинства хасидов, Мордехай вполне достоин этой чести, во–вторых, таково было желание покойного, а в-третьих, другого кандидата не искали.

Незадолго до смерти отца Лея обручилась с простым парнем по имени Цви. Простак — не партия для дочери цадика. В зятья наставнику хасидов годится подающий надежды знаток Торы или сын крупного богача. Однако, проницательный раби разглядел в Цви незаурядный ум. Да и не мог он разбить сердце горячо любимой дочери, ибо знал, что Лея готова следовать за Цви хоть на край света.

Не столь прозорливый, как отец, Мордехай не узрел за скромностью и простотой жениха задатков будущего мудреца. Приняв на себя бремя ответственности за семью и дорожа ее репутацией, он поначалу пытался расстроить помолвку. «Если есть в тебе хоть капля любви к сестре, ты не сделаешь этого, любезный мой брат», — чуть не плача сказала девушка, и Мордехай отступился.

Молодожены зажили своим домом, уехав в маленькое местечко. Укрывшись в захолустье от доброжелательных и сострадательных взглядов, молодые лишь после свадьбы вступили в романтическую пору любви, посрамив стереотип.