Адам Бодор - Зона Синистра

— Где ты моешься? — спросил, уходя, Тони Тесковина. — А то я на площадь иду. Я Гезу Кёкеня встретил, он сказал, что завтра день святой Пасхи. А я весь в грязи, в волосах.

— Черт бы все это побрал, — пробурчал я. — Не много ли всяких пасх?.. А что до грязи, так пускай привыкают. Пускай знают, что грязная это работа.

Самый холодный день в том году пришелся на начало весны. Всю ночь Геза Хутира не спал: после того, как погас огонь в очаге и через трубу вползла в дом стужа горного распадка, он старался согреть Бебе Тесковину. Сначала он держал ее, стиснув в объятиях, потом, бросив на нее всю одежду, все тряпье, какое нашел, положил ее на себя и укутал собственными волосами и бородой. Кажется, на какое-то время он все-таки задремал, но и в полусне услышал, как за окном, в распадке, пронзительно скрипит снег: кто-то шел вдоль замерзшего потока к дому. Вскоре шаги звучали уже перед дверью; посветив фонариком и узнав белую от инея, в клубах пара, с ледяными бивнями висящих усов фигуру Никифора Тесковины, Геза Хутира сначала решил, что тот явился за дочкой.

Но буфетчик на дочь и внимания не обратил; ему нужен был Геза Хутира.

— Оденьтесь-ка потеплее, — сказал он. — Возьмите с собой табаку и чего-нибудь пожевать. Придется уйти на пару дней.

— С какой стати я куда-то попрусь среди ночи? — угрюмо пробурчал Геза Хутира. — А приборы? Такого еще не было, чтобы я вовремя не снял показания.

— Пошли, пошли. Сами знаете, показания ваши ни одну собаку не интересуют.

— А куда идти-то?

— Там скажут.

Через пять минут они привязывали перед порогом лыжи; светил им только слежавшийся, зернистый от стужи снег. Хижина метеоролога стояла выше границы леса; они выбрались на ближний увал, перешли узкий гребень и на другой стороне опустились на перевал Баба-Ротунда. В доме дорожного смотрителя Андрея их ждала полковник Кока Мавродин, командир добринских горных стрелков.

— Поедем больных навестить, — сказала она, когда они вошли. — Оглядимся немного в урочище Колинда, там лесники-пенсионеры живут. Я слышала, со здоровьем у них неважно. Даже, можно сказать, совсем плохо. Посмотрим, что для них можно сделать.

На краю урочища Колинда лежала маленькая, утонувшая в снегу деревенька; меж разбросанными, серыми от солнца и туманов хатками вздымались огромные сугробы, нанесенные ветром со склонов. Вездеход, то и дело буксуя и сползая в рытвины, подполз к деревянной церквушке, где дорога неожиданно обрывалась. На крыльце домика рядом с церковью стоял молодой, бледный человек, поп Пантелимон; во дворе, окутанные паром, стояли три черных лошадки.

Поп был не в рясе; как любой в этих краях, а особенно как те, кто работал на горных стрелков, он был одет в черную куртку из искусственной кожи, зеленый, грубой вязки свитер, рваные солдатские штаны и сандалии на босу ногу. Снег на голых пальцах ног не таял даже в кухне.

— Подождать немного придется, мой человек еще не подошел. Может, застрял где, — сказал он. Потом завернул в газету несколько остывших вареных картофелин, пару луковиц, яблоки со сморщенной кожицей. — Я вот подумал: неизвестно еще, когда управитесь, а голод не тетка.

По протоптанной в снегу лиловой тропинке он пошел через двор к открытой двери в церковь. Над лошадьми клубился густой белый пар, в него, словно звук далекой гармони, вплетался скрип качающейся двери; ветер, пролетающий над двором, временами подхватывал все это, туго закручивал и уносил прочь.

Стоял самый холодный день года, однако дверь кухни была распахнута настежь, перед нею покачивалась лишь радужная завеса пара. Со стен сыпалась штукатурка, из щелей доносились шорохи и поднимался холодный мышиный запах. Стол закрывала липкая клеенка, на ней толстым чернильным карандашом была нарисована сетка для игры в мельницу. Полковник Кока Мавродин тут же вынула из кармана шинели черные и белые кружочки и выложила их в ряд на край стола.

Поп Пантелимон вернулся из церкви с седлами; два седла нес на плече, третье волочил за собой по снегу. Он положил их на спины лошадям, затянул под животами ремешки. На плечах его куртки из искусственной кожи белели, словно полковничьи звездочки, пятна птичьего помета. Два полковника, стоя возле кухонного стола, какое-то время молча играли в мельницу. Дверь по-прежнему оставалась открытой. Во дворе, на морозе, стучали копытами лошади; на свежий навоз, что курился меж ними на земле, время от времени садились воробьи и вороны.