Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

По инерции Михаил Федорович все еще рано утром приезжал на персональной черной Волге в райком, садился за письменный стол, но дел особенных не было. Перестали люди обращаться к нему за помощью, да и какую реальную помощь он мог им оказать? Жилья не было, с продуктами перебои, лишних талонов на мыло, сахар и чай он никому не даст. Сам получает эти товары по талонам… Вот и оставались лишь невеселые разговоры с коллегами, которые, как и он, чувствовали себя в своих креслах весьма ненадежно. Все понимали, что изменить существующее положение нельзя, нет такой силы, которая, как бы по мановению волшебной палочки, вдруг завалила прилавки товарами, вернула партии утраченный авторитет, смирила народное недовольство. Уйдет Лапин, придет на его место другой, а что изменится? Будет так же сидеть за письменным столом и тупо смотреть на вертушку, будто она даст ему ответы на все накипевшие на душе вопросы. Но и вертушка молчит.

В один из сумрачных дней черная вертушка зазвонила. Настроившись ответить начальству на поздравления с очередной, 72-й годовщиной Октября, Михаил Федорович вдруг услышал голос секретаря обкома, который коротко сказал, что его заявление рассмотрено на бюро и он освобожден от занимаемой должности. Даже не пригласили в Смольный. Больше ни слова. Секретарь обкома был новым человеком, его недавно избрали. Лапин и видел-то его два-три раза. Но почему он не сказал, что ему делать, куда пойти работать? Хотя бы из простой вежливости предложил что-нибудь… Ведь он, Лапин, номенклатурный работник. Номенклатура… Когда-то это вожделенное слово из лексикона высших партработников звучало в его ушах сладкой музыкой… А теперь о номенклатуре стараются не вспоминать, как и о привилегиях, дополнительных зарплатах, закрытых для посторонних магазинов-складов, про которые язвительно вещал с эстрады миллионер Жванецкий.

Положив враз потяжелевшую трубку на рычаг, Михаил Федорович уставился на портрет Ленина — он у него висел не над головой, как обычно, а перед глазами. Плешивый, хитро улыбающийся в острую бородку Ильич понимающе смотрел на него, мол, а ты как думал, товарищ Лапин? Мечтал вечно сидеть в этом мягком кресле? Посидел, уступи другому, дай и ему посидеть… Диалектика жизни, дорогой мой! И понять это тебе архиважно!

Николаю Федоровичу вдруг захотелось схватить со стола пустую бронзовую чернильницу, неизвестно зачем стоящую на нем, и запустить в великого вождя мирового пролетариата… А что? Он теперь не секретарь райкома, а частное лицо. Это он, Ленин, носился с партией, как с куриным яйцом. Говорил одно, а делал совсем другое, а Сталин, верный ленинец, свято выполнял до самой смерти клятву, данную всенародно перед гробом Ильича…

Первым делом он позвонил Людмиле и сообщил ей новость. Однако жена восприняла ее спокойно.

— Ты же сам подал заявление, — проворковала она в трубку — Думал, будут удерживать, уговаривать? Да там десять человек рвутся на твое место. Будто не знаешь, что в Смольном сокращение аппарата. Да и в райкомах скоро останутся одни секретари да секретарши…

— Дура, — грубо буркнул он и повесил трубку.

В дипломат свободно уместились все его личные вещи, находящиеся в кабинете. Бумаг он своему преемнику не оставит, их просто нет. В сейфе стопка новых партийных билетов. За последнее время очень мало принято в партию, зато другая стопка в несколько раз больше первой — это сданные бывшими коммунистами партбилеты. Некоторые присылали их без всяких приписок по почте. А сколько коммунистов не платят в районе партвзносы, дожидаясь, когда механически выбудут из партии. Но это уже не его забота. Может, и свой партбилет положить сверху? Но нет, этого Лапин никогда не сделает. Это было бы непорядочно. В самое трудное время для партии он ее не оставит, даже после того, как партия не очень-то ласково обошлась с ним… Впрочем, вся история партии грешит тем, что с ее создателями, борцами всегда обходились, мягко говоря, сурово… А попросту, их почти всех Сталин уничтожил и создал совершенно иной тип партийного работника, именно тот, который народ так люто ненавидит.

По привычке нажал на кнопку и тотчас в кабинет, неслышно приоткрыв дверь — он сам распорядился, чтобы петли смазали, — вошла пожилая, с дымчатыми волосами секретарша.

— Я вас слушаю, Михаил Федорович, — привычно произнесла она, доброжелательно глядя ему в глаза. Память у нее хорошая, никогда, по крайней мере у него на глазах, ничего не записывает в блокнот, но ничего и не забывает. Коллеги жаловались ему, что нынешние молодые секретарши с медоточивыми голосами больше занимаются собственным туалетом, чем делами, путают бумаги, забывают выполнять поручения. Лапин даже не спрашивал, мол, почему же тогда не увольняете? Знал, что смазливой секретарше многое прощается. Ведь почти при каждом кабинете первого секретаря имеется потаенная комната с умывальником и мягким диваном, якобы для отдыха. Но туда можно пригласить «отдохнуть» и симпатичную секретаршу, особенно если вместе с ней допоздна задержишься в райкоме…