Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

Бобров, прижав приклад к плечу, целился в трепыхавшихся сразу за осокой нескольких подросших утят. Убитая мать-утка с окровавленной шеей виднелась среди лопушин. Глупые утята вместо того, чтобы спрятаться в осоку, плавали вокруг и жалобно крякали. Два или три из них были ранены. В несколько прыжков Уланов подскочил к браконьеру и рванул его за плечо на себя. Дуло задралось вверх, грянул выстрел, и дробь срезала несколько тонких ивовых ветвей на другом берегу. Вырвав двустволку, он с силой ударил ею по сосновому стволу, ложе треснуло, стволы отлетели в сторону, а обалдевший Костя Бобров, приоткрыв рот, смотрел на все это и тупо молчал. Светлые глаза моргали, нижняя толстая губа чуть отвисла.

— Ружье, гад, разбил… — потерянно выдавил он из себя — Оно же денег стоит!

— Только самые подлые люди в августе стреляют в маленьких утят, — успокаиваясь, сказал Николай. — Значит, это ты тут каждый вечер палил?

— Тебя не спросил, — пробурчал Бобров. Глаза его сузились и зло смотрели на Уланова. — Ты что, охотоинспектор? Это наше озеро, в кого хочу, в того и стреляю.

— Отстрелялся, подонок, — Николай отшвырнул носком резинового сапога куски расщепленного ложа, а стволы поднял и зашвырнул в озеро — В другой раз подумаешь, как палить в живых тварей. В этом году вообще охота запрещена, я сам читал в областной газете. Такие, как ты, почти начисто выбили еще не вставших на крыло утят.

— В милицию заявлю, — сказал Бобров, переступая с ноги на ногу — Ты мне за ружье заплатишь!

— А ты заплатил Снегову за порезанные шины? — спросил Николай. Про сети я уж не говорю. Кстати, ружье-то у тебя зарегистрировано? Теперь ведь с этим строго.

— Не твое собачье дело…

— Жалуйся, — усмехнулся Уланов — Еще штраф припаяют за злостное браконьерство и незаконное хранение оружия. А стреляные гильзы я предъявлю инспектору…

Не отвечая, Бобров поднял широкие голенища охотничьих сапог до бедер и по колыхающимся кочкам захлюпал к убитой утке и двум подранкам. Когда коричневая запузырившаяся вода дошла до пояса, вернулся, подобрал в кустах длинный шест, наверное, им ранее припасенный, и, подобравшись поближе, достал концом утку и трепыхавшегося утенка с подбитым крылом. Остальные утята попрятались в камышах. Николай молча отобрал подранка, утенок раскрывал широкий желтоватый клюв и негромко крякал, черные горошины глаз влажно блестели. Две дробины попали в плечевой сустав, и коричневое крыло с радужными перьями обвисло, других ран вроде бы не видно. Уланов засунул утенка за пазуху куртки, он немного повозился там и притих.

— За каждую травинку на лугу трясетесь, за каждый клочок пустующей земли готовы глотку перервать, — проговорил он, — а сами браконьерничаете, запустили землю, хозяйство, живете, как свиньи, в грязи и другим мешаете жить! Ну что вы за люди? Ты и твой дед Иван Лукич? Кто вам мешает развернуться? Послушай, Костя, отвяжитесь лучше от нас! Пора было бы убедиться, что нас с братом не запугаешь, а уж объявите подлую войну из-за угла и вам придется жарко! Мы и без милиции справимся с вами. Надо, так вызовем подкрепление. Вот-вот закон об аренде примут. А браконьерничать не дадим тебе, в этом уж ты будь уверен, Бобер!

— А сами? — волком глянул на него Костя. — Кто рыбу сетями гребет?

— У Генки всего две рваных сетки осталось, а у вас? У каждого по полкилометра! И потом, мы из Новгорода в бочке привезли двадцать тысяч мальков судака и выпустили в озеро. Снегову разрешили две сетки держать и бумагу дали.

— Надо было тебе ружье ломать, — сказал Бобров. — Из-за каких-то паршивых уток?! Мало их тут, что ли? Где я теперь другое достану?

— За ружье я тебе заплачу, — пообещал Уланов, подумав, что, пожалуй, он погорячился, не надо было двустволку разбивать, но тут у него за пазухой завозился пригревшийся утенок и тоненько крякнул. Злость снова вскипела в нем. Подавив ее, он прибавил: — Как ты мог в беспомощных утят палить? Они еще и летать-то не могут?

— Утят пожалел… — презрительно хмыкнул Бобров — А как же вы кролей будете резать? Шкурки с них сдирать?

— Мы их будем живыми сдавать в райпотребсоюз, — ответил Уланов. А про себя подумал, что Костя попал не в бровь, а в глаз: убивать на мясо пушистых кроликов у него бы рука не поднялась. Да и брат в этом деле не мастак. Лишь Чебуран хорохорился, мол, ему ничего не стоит любую животину приговорить, как он выражался.

— Алиска-то от тебя сбежала, говорят, — ударил по самому больному месту Бобров. Тут, в деревне, все про всех все знают! — И эта… Ленка из города долго с вами не выдержит. Виданное ли дело: с утра до ночи копошатся на своем участке! Какой бабе это понравится?