Алексей Петров: Эммануэль

Мне было неловко говорить об этом. Наша беседа вскользь коснулась моего семейного статуса, и я признался Герасиму, что уже год как холост, и даже объяснил причину… но не будем об этом. Самое интересное ведь совсем другое. Ровно в девять, когда из холла на нашем этаже донеслись позывные программы «Время», низкий дамский голос позвал из комнаты страстно и нетерпеливо:

— Гера! Ну иди же!

Мой сосед нехотя поставил банку «Хольстена» на подоконник и, пробормотав невнятное «извини», ушёл к себе. Буквально через минуту я услыхал такой душераздирающий стон, что даже растерялся немного — обычно подобные звуки издают кинематографические актрисы, изображая родовые муки. Если бы я прислушался внимательнее, с лёгкостью мог бы сосчитать частоту (в килогерцах), скорость и даже ускорение, характеризующие двигательную активность Герасима и его экзальтированной супруги. Сначала я подумал, что надо бы мне удалиться в свою комнату, проявить, так сказать, такт, сделать вид, что ничего не происходит, но потом, вспомнив прошедшую ночь, я просто махнул рукой и закурил новую сигарету. «Теперь это надолго, — подумал я. — Молодожёны — пока накушаются…» И ошибся. Герка выполз на лоджию ещё раньше, чем я успел докурить до фильтра.

— Дела? — подмигнул я ему.

Он вымученно осклабился и присосался к банке с «Хольстеном».

На следующий день эпизод в точности повторился, только в ответ на призывный вопль жены Герасим обронил в досаде:

— Во, блин! опять!

Я чуть не заржал во всю глотку. Мне показалось это забавным: мужику хочется пивка попить и поболтать с приятелем о мировых проблемах и о курсе доллара, а его жена об этом знать ничего не желает и кличет супруга на любовную битву. Теперь уже я ждал Герасима спокойно, не пытаясь решить сложную этическую проблему: остаться ли на лоджии или уйти. Я знал, что сосед скоро выйдет, вот только жена его перебесится (ей, очевидно, много не надо), и мы с ним продолжим нашу философскую беседу о бренности бытия.

Так всё и произошло: Герасим выбрался на воздух, мы понимающе переглянулись, вскрыли новую банку и задумчиво свесились с лоджии, равнодушно разглядывая прохожих внизу. Но тут… Нет, это уже ни в какие ворота не лезло!

— Герка, ну где же ты? — донёсся из соседней комнаты капризный грудной голос.

— Иду, иду, Эммочка, — вздохнул мой товарищ и виновато покосился на меня.

— Слушай, а чего это она? — искренне удивился я. — Ты ведь сегодня уже как будто бы… мм…

— А-а, — он обречённо махнул рукой. — Всё из-за того, что эту гадость, эту заразу заморскую читает…

— Какую ещё заразу? — не понял я.

— «Эммануэль», будь она проклята!

— А кто автор?

— Кажется, какой-то Арсан…

Герасим состроил такую брезгливую гримасу (это был оскал отчаяния, маска неврологического больного, страдающего воспалением лицевого нерва!), что я испуганно отшатнулся.

— И что там такого, в это книжке? — продолжал бушевать Герка. — Я для пробы открыл на середине, прочитал пару страниц — нет же ничего! Слова, одни слова! И слюнявые поцелуи пополам с псевдофилософией разнузданного разврата. И похоть, похоть — изо всех дыр прёт похоть. Впору проблеваться, честное слово!.. А её, Эмку, эта книженция распаляет, как печку-буржуйку, хоть из брандспойта поливай. Даже не знаю уже, что делать.

— А ты поторопи её, — посоветовал я. — Пусть читает побыстрее…

— Гера, где ты там? — напомнила о себе Эммочка. И глубоко, протяжно вздохнула.

— Иди, иди, работай, — поторопил я его. — А я пока сбегаю в нашу библиотеку, подберу и для тебя что-нибудь подходящее. Например, «Как закалялась сталь». Или «Роковые яйца» Булгакова.

— Тебе бы всё шутить, — печально произнёс Герасим, поворачиваясь ко мне спиной. — Оставь пива, — процедил он на ходу. — Знал бы, какая потом жажда…

Так продолжалось ещё неделю. Мой приятель похудел и осунулся. В его голосе зазвучали нотки пессимизма, и он всерьёз стал подумывать о том, что хорошо бы поскорее уехать, тем более что дождь всё так же монотонно и сонно шуршит за окном, купаться по-прежнему не хочется, да и деньги на исходе… Пиво мы больше не пили. Просто покуривали на нашей лоджии и ждали, когда Эммочка дочитает до точки и позовёт Герасима исполнять супружеский долг. В девять вечера торжественно звучали позывные информационной программы “Время”, и мы слышали, наконец, властный клич Эммы:

— Гера-а-а!

— Какого х-х… хрена? — складно и сердито отзывался мой сосед, но так, чтоб супруга не слышала, и чуть громче добавлял: — Иду, иду, дорогая…