Валерий Роньшин: Игра в дурака [сборник рассказов]

— А наркоз вы Филимоновой давали? — продолжает спрашивать главврач.

— Ну а как же без наркоза, — отвечаю.

— А из какого баллона вы ей наркоз давали? Из красного или из синего?

— Да я уж и не помню, — морщу я лоб. — Вроде из синего… А, нет!.. Из красного! А в чём собственно дело?

— Валерий Михалыч, — проникновенно говорит главврач. — Я вас уже не первый раз прошу запомнить: в красном баллоне — углекислый газ; а кислород находится — в синем баллоне… Нет, я, конечно, понимаю, вы — человек творческий и всё такое. Но неужели это так трудно запомнить?

— Мда-а, — тяну я смущённо. — Что ж теперь делать–то?

— Ну а что теперь сделаешь, — разводит руками главврач. — Проехали, как говорится. Но на будущее будьте, пожалуйста, повнимательнее. Мы ведь имеем дело с самым драгоценным — с человеческой жизнью. Нам ошибаться никак нельзя.

— Да я понимаю, — со вздохом отвечаю я. — Новое стихотворение в голову полезло — вот и перепутал баллоны, будь они неладны.

Главврач дружески потрепал меня по плечу.

— Ладно, ладно, не расстраивайтесь. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Пойдёмте лучше пивка попьём. Заодно и стишок свой новый прочтёте.

Мы пошли пить пиво… И я прочёл свой новый стишок:

Пушкин — это русский поэт.

Курица — это домашняя птица.

Если тебе тридцать лет -

Значит, пора жениться.

Старость — это кораблекрушение.

Жизнь — это ад.

Человек человеку друг,

А также товарищ и брат.

Крысы умеют плавать,

но не умеют летать.

Южная страна — это Италия.

Ненормативная лексика — это «блядь».

И так далее…

— Классно! — восхитился главврач. — За такое стихотворение не жалко и жизнь отдать!

— Что Филимонова и сделала, — напомнил я.

Однажды я зашёл в гости к Порфирию Дормидонтовичу. Мы, как обычно, выпили водки и сели играть в карты. Наигравшись, мы отправились в кафе. Пожрать.

Кассирша, увидев великого писателя так близко, да ещё живьём, вся напряглась от волнения.

— Не напрягайтесь так, — улыбнулся ей Порфирий Дормидонтович, — а то у вас резинка в трусах лопнет.

Я быстро полез в сумку за тетрадкой, чтобы записать великое изречение великого писателя. Но тут мой взгляд остановился на шикарной даме.

Дама осторожно несла поднос, заставленный всевозможной едой. Чего на нём только не было: борщ, котлеты с макаронами, винегрет с селедкой, три компота…

И вот что значит русский человек — действия его н епредсказуемы! Как говорил другой великий писатель, Фёдор Михайлович: русский человек, бывает, с миллионом мимо себя пропустит, а бывает, за копейку зарежет.

Как бес в меня вселился, честное слово!.. Я подскочил к шикарной даме и, резко вскинув ногу, ударил носком ботинка о дно подноса.

Шикарная дама, конечно же, не ожидала подобного сюрприза. Поднос опрокинулся ей в лицо и на грудь: и борщ, и котлеты с макаронами, и три компота. Не говоря уже о винегрете с селедкой.

— Вот это по–нашему! — раскатисто захохотал Порфирий Дормидонтович. — По–писательски!

Дама секунду стояла вся ошеломлённая.

— Да… вы что? — наконец обрела она дар речи.

— А что такое? — спрашиваю я с простодушным выражением лица.

Мало того, что шикарная дама была вся красная от борща, она ещё и от злости побагровела.

— Сволочь! — кричит. — Подонок! Негодяй!

— Послушайте, дама, — сказал я негромко и спокойно, как и подобает интеллигентному человеку в такой ситуации. — Вы же не меня оскорбляете своими грязными ругательствами. Вы себя — поймите! — себя о скорбляете. Своё человеческое достоинство. Мне стыдно за вас.

И я гордо — гордо! — вышел на улицу.

А на улице стояла глубокая осень. Светило, но не грело солнце. Деревья были одеты в багряные наряды. Короче: унылая пора — очей очарованье…

Вслед за мной вышел Порфирий Дормидонтович.

— Валерий Михалыч, — опустил он на мои плечи свои натруженные писательские руки. — Вы знаете, я думал, что русская культура умерла, но, глядя на вас, я понял — это не так.

И великий писатель троекратно поцеловал меня в губы.

Однажды, зайдя в гости к Порфирию Дормидонтовичу, чтобы выпить водки и поиграть в карты, я застал у него негритянку с вывернутыми губами.

— Знакомьтесь, Валерий Михалыч, — сказал Шишигин. — Мванга, принцесса княжества Гамбия… А это, — показал он на меня, — молодой начинающий писатель.