Всеволод Фабричный - Эскапизм

Сергей оделся и ушел из квартиры не заперев дверь.

Долго шел куда глаза глядят и попал в Битцевский парк. В парке он нашел груду сваленных в кучу досок. Из одной торчал гвоздь. Сергей Слыханов вырвал его из доски, снял пальто, засучил рукав свитера и рубашки, сел на корточки, вздохнул и начал выцарапывать на руке надпись.

Надо добавить, что когда я увидел Сергея Слыханова — меня поразила его походка. Он передвигался мелкими шажками, чуть–чуть загребая направо. Как будто бы его насильно одели в новенькие ортопедические ботинки, и он пока что к ним не привык.

К слову ОРТОПЕДИЯу меня довольно нежное отношение. Несколько лет назад я работал на складе/мастерской, которая была набита шнурками, ортопедической обувью, ваксой для чистки ботинок, кожаными лоскутами, подошвами, щетками и прочей обувной всячиной.

Представьте себе широкую, пустынную (по утрам) улицу, по бокам которой расположены дымящие, пердящие и плюющиеся здания заводов и мастерских. Серые стены, покрытые граффити, леденеющие или совсем обледенелые лужи, изредка проезжающие грузовики.

В конце улицы, упираясь в тупик, стоит старомодное бледно–голубое здание со смешной крышей. Это моя «ортопедичка». Если зайти внутрь, то, миновав обманчиво–цивилизованную комнатку с секретарем и компьютерами, вы зайдете в настоящий лабиринт маленьких отделений и отсеков. Все они до потолка забиты барахлом. Все так и дышит древней таинственностью. Запах кожи, ацетона и ваксы. Рулоны, обрезки, невиданные станки по углам. Раньше в этом здании пекли хлеб и булки, но это было давно — в шестидесятых. Пол — настолько неровный, что если посередине комнаты поставить тележку — она покатится сама по себе. В главном, самом просторном зале, происходит упаковка заказанных товаров. Пакую и отсылаю их я и долговязый, вежливый наркоман с подвижным кадыком и футболкой Reservoir Dogs. Мы работаем спиной к спине. Каждый за своим столом (на своем столе я ежедневно рисую фломастером похабные картинки и часто стираю их на следующий же день, испугавшись своей фантазии). У нас общие весы и общий график цен за перевозку. Мы отправляем товары в самые отдаленные уголки Канады. Индейскому поселению количеством в сорок индейцев вдруг понадобилось сорок пять шнурков! За дело! За дело! Часто (ради смеха) я снижал цены для заказчиков. Допустим, наша ортопедичка берет сорок долларов за перевозку двадцати пар обуви в Квебек. На специальном бланке я писал: доставка $30. Потом я относил бланк пожилой девице китайского происхождения, и она, не заметив подвоха, оформляла заказ на компьютере. Признаюсь честно: я люблю мелкие обманы подобного рода. Да что мелкие! Я обманывал и по–крупному! Читайте дальше.

Да, совсем забыл: к главному залу мастерской (вместе с десятком других отделений) примыкала узкая комната с высокими полками вдоль каждой стены. Полки были завалены инструментами для починки обуви, к одной из стен примыкал длинный стол–верстак и за ним обычно стоял бывший полицейский Билли, который в былые годы полицействовал и кощунствовал в Англии, а теперь почему–то работал здесь в Канаде. Я не спрашивал его, почему он переехал. Билли чинил обувь. К нему приходили клиенты. Вообще, весь этот домик был обычным складом и починка обуви составляла лишь маленькую часть довольно успешного бизнеса. И я говорю не кривя душой: я был страшно рад этой маленькой части! Почему? Потому что клиенты платили Билли деньги, и он складывал их в настоящую кассу, которая прочно стояла на столе–верстаке! Понимаете к чему я клоню? Старик Билли ведь не каждую секунду сторожил свою кассу! Ему, как живому существу, нужно было и в туалет отойти и сходить в вечно холодную столовую (на стенах висели старые плакаты с jazz–музыкантами из Нового Орлеана), чтобы поклевать еды и попить кофе. И тогда касса оказывалась без присмотра. А я могу быть очень быстрым, когда мне это необходимо. И к тому же — я люблю выпить, а магазин с выпивкой был в десяти минутах ходьбы!!! Когда я в первый раз заметил кассу — Билли как раз ее открывал (касса была старая и не нужно было вводить никаких кодов). Эротика двадцатидолларовой купюры! Ее зелено–серое тело. В меня ударило двести двадцать вольт непередаваемой радости. Мои скучные дни были спасены.

Одна только беда: я никогда не могу вовремя остановиться. Сначала брал по двадцатке в день (а когда не было двадцатки — то и по десятке), потом, в холодный, невыносимый понедельник — жадные, дрожащие пальцы утащили сорок. Потом повторили. И после этого я был позорно и бесстыдно пойман. Но пока об этом еще рано говорить.