Таир Али - Ибишев

Ее измученное тело, хранящее в себе дыхание Оборотня, увезли на машине «скорой помощи» в морг городской больницы.

Плачущая хозяйка дома, где жила учительница, входит в маленькую комнату с низким потолком и накрывает стол скатертью, и драпирует простыней большое зеркало на стене, и, вынув батарею, останавливает часы.

Раннее утро. Вдоль всей улицы от девятиэтажки до сгоревших складов стоят люди. Кажется, весь город собрался здесь. Перед школой, перед домом погибшей девочки, перед баней, перед хлебным магазином. На столбах развиваются черные флаги. В длинный ряд выстроились желтые такси. В небе зловеще сверкают змеи–молнии.

Молодая женщина с покрывалом на голове выбегает из дверей дома и кричит:

— Это все он…проклятый булочник! Зачем его отпустили!..Это все он!

Двое заросших щетиной мужчин — муж и брат — пытаются затащить ее обратно в дом, но она убегает от них и бросается в толпу.

— Я говорила вам — это он! Зачем его отпустили!? Пока он сидел в тюрьме — ничего не было! Девять дней!..Вчера его видели у пустыря, школьный сторож видел, спросите его! Спросите…Проклятый убийца!..убил мою девочку! Он будет насиловать…ваших жен и дочерей! Убейте его!

Женщина мечется в толпе, дергает людей за рукава и показывает на серое здание на углу.

Магазин закрыт. Сквозь грязную витрину видны полки с хлебом и пустой прилавок. Рядом с дверью магазина низкая арка и каменная лестница, ведущая на второй этаж. Над аркой висит фонарь в железной сетке и полустертые цифры — «1897». Год постройки здания.

— Убийца–булочник! — Кричит женщина.

— Убийца–булочник! — подхватывает кто–то из толпы.

…И они кидали камни, и стекла разбивались и осыпались на мокрый асфальт и хрустели под ногами. И они громили магазин и швыряли на улицу черствые буханки хлеба. И толкая и давя друг друга в великой ярости, они поднимались наверх по ступеням лестницы и ломали дверь. И жена булочника, прижав к себе детей, звала на помощь у разбитого окна, и голос ее был полон ужаса и боли. И мать погибшей девочки на улице смеялась и плакала, и била себя руками по коленям, словно помешанная. И полицейские стояли в стороне и не пытались остановить всех этих людей, потому что тоже ненавидели проклятого булочника–убийцу. И дверь треснула посередине и упала, и они ворвались в квартиру. И булочник, бледный и дрожащий, встретил их, как и подобает мужчине, держа в руках топор для разделки мяса. И холодный пот струился по его лицу. И, окрыленный их ненавистью, он рычал, как дикий зверь. И глаза его были как глаза мертвеца. Они надвигались на него с палками, ножами и камнями, но никто не решался напасть первым. Пот с лица булочника капал на коричневый линолеум. Кто–то бросил ему в лицо камень. Булочник упал на колени. И толпа бросилась на него, и сомкнулась над ним, и топтала его, и резала ножами. И он умер.

Было решено не проводить никакого следствия в связи с убийством булочника. Начальник городской полиции отделался строгим выговором. Но в вечернем телевизионном обращении к жителям Денизли Салманов предупредил, что больше не потерпит никакого самосуда. «Преступники должны отвечать перед законом!» — сказал он.

Месяц царственного Скорпиона продолжился и в ноябре. Дожди и ветры, сменяя друг друга, по–прежнему бушевали над городом, но, по крайней мере, теперь, после смерти проклятого Оборотня, страх и полицейские сирены больше не будили людей по ночам. Жизнь постепенно стала входить в нормальное русло.

Возобновилось строительство гостиницы. Рабочие в желтых касках с символикой консорциума и нарядные бетономешалки работали с удвоенной силой. В турецком ресторане в центре по вечерам опять играла музыка и официанты едва успевали разносить светлое пиво в высоких бокалах. И в бильярдной на бульваре, где преимущественно играли в «американку», к семи часам уже невозможно было найти ни одного свободного стола. На Приморской улице начались ремонтно–восстановительные работы. Бульдозеры сносили остатки сгоревших складов. Насыпали гравий. Заново асфальтировали дорогу, ведущую в город.

И почти никто не придал значения тому, что за неделю со дня смерти булочника свинцово–серое небо опустилось так низко над Денизли, что верхние этажи гостиницы и крановую стрелу не стало видно. Они будто утонули в густом дыме. И даже дополнительные прожекторы, установленные на стройке, ничего не могли с этим поделать.

Если подняться на крышу дома где–нибудь в верхней части города, то, протянув руку, можно потрогать небо. Влажное на ощупь, оно движется, словно море пузырящейся пены до самого горизонта, прямо над скоплением темно–серых и черных крыш, утыканных телевизионными антеннами.