Андрей Агафонов - Медные люди

Стены. Одна омерзительнее другой. В каких–то разводах, водорослях, буро–зеленые, сочащиеся гноем. Вдоль стен шмыгают крысы, попискивая, посверкивая красными глазками. Две вдруг схватываются насмерть, летят клочья шерсти. В свалке отлетает то, из–за чего они дерутся — еще кровоточащая человеческая рука.

Новый поворот — будто пещера. В пещере светло. Данила сидит там на груде старого тряпья и щелкает крышкой какого–то ящичка. Ящичек залеплен грязью и чем–то похуже — каждый раз, как Данила опускает крышку, от ящичка отскакивают ошметки. Вот отскочил очередной — и стало видно в брешь, что ящичек — темно–зеленого цвета.

Данила запускает руку внутрь. Достает ее. Смотрит. Смеется — долго и невесело. Истерично.

На руке — нитка бус.

* * *

— Они как будто больше стали, Прокопьич…

— У страха глаза велики, Настя.

Муравьиная тропка кончилась — уперлась в мертвое, без листвы, дерево. Теперь уже и Настя видит, что на лапках у муравьев — капельки, отливающие из золота в кровь. Она смотрит, как мураши сноровисто бегут по дереву вверх и пропадают в трещинах коры. Вглядывается внимательней. Трещины глубокие — голый ствол видно. Он светится желтым.

Дерево, оказывается, высится над речкой. Следуя за Жабреем, Настя по обрыву спускается к торчащим из обрыва древесным корням — ветхим, пыльным. Жабрей дергает за один из корней, и их с Настей осыпает песок. В обрыве образуется дыра, в которую и ныряет Жабрей. Следом, передернув плечами, залезает и Настя.

Корни дерева — золотые.

Хуже всего — то, что они шевелятся.

* * *

У дома Настя замедляет шаги — видит темно–синий «Сааб».

— Настасья Егоровна, я тут в Екатеринбург смотаться собрался, компанию не составите?

Уже захлопнув за собою дверцу, Настя замечает:

— Странно, Олег Викторович, загорелый вы.

— А что странного?

— Да живете, как я поняла из вчерашнего, больше по ночам, пешком не ходите…

— А для таких, как я, солярий придумали. Что это у вас?.. — кивает на сверток в ее руках.

— Золото, — просто отвечает Настя.

Едут молча. Затем Полоз говорит:

— Чего вам с ним таскаться, опасно это, а я хорошую цену дам.

— А вы так сразу и поверили, что там золото.

Полоз тяжело вздыхает:

— Не мое, конечно, дело, но держались бы вы от Жабрея подальше. И сам пропадет, и вас до беды доведет.

— Почему?

— Потому что не у тех ворует…

— Никита Прокопьич не вор!

— Конечно, Настя, конечно… — успокаивающе треплет ее по коленке. — Ему просто повезло…

Настя бьет его по руке:

— Что вы за человек! Все у вас воры, убийцы, недоумки…

— Настя… вы знаете, зачем мы едем в город?..

— Понятия не имею!

* * *

— Дай–ка… — он тянется через нее, вытряхивает из пачки сигарету. Закуривает. Подносит пальцы к носу и с наслаждением втягивает воздух:

— Люблю я этот запах…

Кожа Насти блестит от пота. Глаза тоже блестят. Она молчит и смотрит в потолок.

— Принести тебе чего–нибудь?

— Не-а… — говорит она кошачьим голосом и отворачивается к стене.

Полоз пожимает плечами, садясь на постели.

— Где мои… от Кардена… — выуживает из–под одеяла скомканные кружевные трусики, — нет, это не то, это от Шанель… а, вот они! — торжествующе помахивает трусами.

Настя фыркает. Смотрит на него покровительственно. Полоз надевает уже брюки.

— Поставь какую–нибудь музыку, — просит Настя. — Только не твою любимую.

Полоз нажимает пару кнопок на музыкальных ящиках, и звучит декадентский вальсок Леонарда Коэна. Смотрит на экран телевизора. На черном экране горят зеленые цифры — 00. Другого освещения в комнате нет. Он выходит на кухню, возвращается с бокалом апельсинового сока. Настя расплющила щеку о подушку, рот приоткрыт. Мгновение он смотрит на нее, затем под музыку тихонько кружится по комнате, голый по пояс:

— Ай, ай — яй — яй, take this waltz, take this waltz…

* * *

Тем временем одинокая фигура Жабрея — ленивого ковбоя — появляется в начале главной улицы поселка Медянка, и тень его бежит от него без задних ног. Он идет медленно, тяжелым и твердым шагом, горделиво поглядывая по сторонам. И в домах вокруг что–то происходит: загораются и гаснут окна, многие вдруг, несмотря на поздний вечер, собираются со двора и по этому поводу препираются с домочадцами… Подвыпивший мужичонка — тот еще, Данилой обласканный, суетится под рукой Жабрея, то забегая вперед, то запинаясь. Вскоре к нему присоединяется еще парочка подобных же типов.