… — Вечная «зубрилка» подцепила какого–то кавалера, который вскружил ей голову. Впрочем, — Ходанич ехидно обнажил свои зубы, — еще неизвестно чем он мог ее покорить.
Лена осадила Олега в два счета, намекнув, что знает о нем кое–что неприглядное и, если он не прикроет свой квакливый ротик, то это в дальнейшем может сказаться на его «карьере», что, безусловно, повлечет расстройство нервов.
Что–то неприглядное в биографии видать было, потому–что на неопределенное время он умолк; видимо, была какая–то тайна, касающаяся их двоих, но тайну заслоняла сплошная завеса, а завеса не открывалась.
На уроках Лена вела себя вольно, рассеяно слушала объяснения, на вопросы отвечала невпопад. Когда же ей сделали замечание, Ходанич опять бросил колкость. В классе между ними кипели натуральные распри на почве завоевания авторитета у преподавателей. Те чаще отдавали предпочтение Елене, и это бесило Олега, доводя до крайности.
Привыкший к цацканному вниманию, незаслуженным похвалам, дутым отличным оценкам, он не хотел замечать выпиравших наружу изъянов и, если ему ставили «хорошо», урок заканчивался шумным концертом. Ходанич бросал к доске через головы одноклассников спортивную сумку с книгами и, уставившись наглыми глазами на преподавателя, требовал повысить оценку: «Я всю ночь готовился. Карпел! Нерв…» Некоторые учителя, не желая конфликтовать с папой Ходанича, занимавшего ответственный по ОБЛОНО, шли на поводу у сына, и он не раз пользовался поблажками.
А Лена «мешалась под ногами», как любил повторять Ходанич. Она знала это, но не отступала, срывая маску со скользкого субъекта, и Олег не скрывал, что дал зарок обязательно рассчитаться с ней в удобный момент, однако момент как–то не представлялся.
И вдруг на химии неожиданное счастье улыбнулось ему. На парте Лены, невесть откуда и когда принесенный, лежал беззащитный букет цветов. От восторга Ходанич потирал руки. Фортуна улыбнулась ему и во второй раз: строгая химичка ушла в лаборантскую. Оперативно оценив обстановку, Олег пустил по классу плоскую шутку, что цветы у «зубрилы» для опытов. Лена еще не нашлась, как одернуть заносчивого, а он уже подскочил к парте, проворно схватил букет и завертелся в бешеном танце дикаря.
— Отдай!
— Не отдам! Слушай, подруга! Ты назовешь его имя, и я вызову его на дуэль, — высокомерно заявил Ходанич, вылупившись бесстыдными, стремящимися раздавить противника, глазами, дрыгая ногами, как лошадь перед стартом, даже челюсть вылезла вперед. Букет он зажал под мышкой, спрятав руки в карманы. — Наколись, подруга! — Ходанич выбросил правую руку вперед с растопыренными пальцами.
— Отдай! Я не шучу. Он спортсмен — процедила она.
Ходанич оторопел. Последняя фраза подействовала отрезвляюще. Погасла на лице ухмылочка. Он побледнел, потом покраснел. Злобно сверкая глазами, он с шумом вдыхал воздух, и ноздри его при этом раздувались. Чтобы не упасть в глазах одноклассников, Олег пробормотал:
— Мы еще побазарим с ним о подношениях и подарках.
И кинул цветы на парту.
«Прелестно», — подумала Лена, а вслух заверила, что устроит встречу, независимо от желания нахала.
Дальше день прошел без приключений, а веером прекрасная, чарующая фея танцевала с дорогим сердцу «мушкетером».
Ходанич рос здоровым, сильным и, как говорили учителя родителям, способным мальчиком. Учеба давалась легко. Глубоко в науки Олег не лез, схватывал на лету, отвечал поверхностно, но бойко, главное правильно. Большего от него не требовали. Изредка в школу звонил отец, осведомлялся об оценках и, удовлетворенный «воспитанием», в дела сына не лез, и Олег бы не смог теперь вспомнить когда в последний раз говорил с отцом о чем–либо, кроме бесконечного вытягивания денег на «жизнь». Отец отделывался «пятерками», был доволен, что не мешают ему работать.
Улица… Здесь Олег жил иначе. Тянуло к «резвым» играм ребят постарше, которые мужественно дрались с соперниками из других дворов, били по вечерам фонари, взрывали магниевые бомбочки в подъездах или поджигали дымовые шашки, пугали в темных переулках девочек, резались в карты в подвалах домов, свободно курили и выпивали. По своим физическим данным Олег проходил… но к великому огорчению ему отвели позорную роль шестерки: он бегал за сигаретами, сшибал на улице деньги у таких же, как он, мальчишек, проигрывал в карты, замечая, что соперники нечестны, но протестовать боялся. Однако с другой стороны Ходанич почувствовал как вознесся в глазах одноклассников — бывших друзей. Теперь его не просто уважали, а боялись, теперь он имел власть над ними и это чрезвычайно нравилось.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу